просто ушел, озабоченно потирая лоб и не замечая, что чернила — повсюду.

Они пропитали его одежду, капали с волос, разливались пятнами под кожей. И стрелки на часах — зачарованной татуировке — снова поменяли положение. Теперь они указывали на 23:56.

— Георг сейчас вампир, — Лука взъерошил грязные волосы, откидываясь обратно на подушки. — Когда-то он был магом с большим потенциалом. Шабаш пророчил ему великие свершения.

А теперь Георг работал в “Bloody dream”, разливая по стакан первую положительную и третью отрицательную.

— Но как же так вышло?

Лунар не знала, что чародеев можно обратить. Обычно их магия сопротивлялась вампирскому яду, отвергая его.

Однажды в “Кроличьей Норе” она стала свидетельницей очень интимной сцены: юная ведьма, хмельная и расстроенная, умоляла вампира обратить ее. То ли она устала от своей прежней жизни, то ли видела некую романтику в ночном образе жизни и запасах пластиковых пакетов с кровью в холодильнике, но ничего не вышло.

Когда вампир сдался слезным мольбам и вонзил клыки в ее шею с верным намерением, ничего не произошло. Волшебство перемололо вампирский токсин, очищая кровь в одно мгновение. Второй раз пробовать они не стали.

Но она все еще помнила слова Георга, что он бросил в лицо Орфею, как дуэльную перчатку.

“Это ты виноват, что я теперь не могу видеть солнце и питаюсь кровью!”

— Понятия не имею. Мы с Орфеем расстались на дрянной ноте, даже не закончив совместное обучение, и то, что случилось с Георгом осталось для меня за кадром, — Лука слабо пожал плечами, поудобнее устраиваясь под одеялом. — Но из того, что мне известно, Георг получил укус еще до Восхождения, а его магия оказалась слишком слаба, чтобы спасти хозяина. Даже не представляю какие мучения он испытывал — одна сущность борется с другой.

Он сладко зевнул, потирая глаза ладонью, а потом отключился — без предупреждения или сигнала. Рыжая голова утопала в мягких подушках, в волосах запутались веточки шисо, которая замечательно помогала от простуды, но странно пахла. Лунар принюхалась снова и сморщила нос. Отвратительно.

Могло ли быть такое, что трава с резким запахом обладала способностью отпугивать пожирателей снов, как серебро отпугивало нежить, а осина вампиров? Лунар не знала, и никто из ее сородичей не знал. Откуда они появились, какова природа голода, почему питаются именно снами, игнорируя кровь и плоть, которые были намного питательнее? Столько вопросов, и ни на один ответа нет.

Про других монстров и нежить написаны целые трактаты — простыни и простыни текста. Про пожирателей снов никто и писать не брался — брезговали. Никому и в голову не пришло бы изучать их происхождение и слабости.

Лунар тихонько поднялась с кресла и вышла из спальни, безошибочно отыскивая лиловую драпировку, что скрывала вход в комнаты Орфея. И остановилась в нерешительности — что делать? Какая-то ее часть хотела зайти без стука, спросить не нужна ли помощь. Другая — возможно более мудрая — твердила, что надо держаться подальше. Но она выбрала третий вариант, золотую середину: прислушалась.

За портьерой волновалось море. Грохот волн, шуршание пены, крики голодных чаек, — Лунар так давно не вдыхала соленый морской воздух, что в груди защемило. Вот бы бросить все и рвануть на север, провести несколько дней у залива, пока щеки не станут ярко-розовыми от ветра, а кожа на губах не потрескается. Когда-то они с Яромилом любили проводит ночи на побережье — жечь костры и бенгальские огни, целоваться под светом тусклых февральских звезд.

Но те звуки, что раздавались из спальни, не были мирными или успокаивающими. Это был разгулявшийся шторм, что бился о стены и тащил за собой на глубину. Лунар закрыла глаза, представляя — чернильные волны захлестывают, пропитывают одежду и тянут на дно. Орфей захлебывается, тянет руки, но спасти его некому. Гибель неизбежна.

Минуты не прошло, как все стихло. Наступил полнейший штиль.

Лунар подождала, надеясь разобрать сонное дыхание, если Орфей спал, или шаги, если бодрствовал, но тишина была всеобъемлющей и глухой.

Бурбон, единственный бодрствующий обитатель дома номер четыре по Сливовой улице, проводил ее до дверей и строго проследил за тем, что она плотно прикрыла их за собой, когда уходила.

* * *

Дурное предчувствие царапнуло ее за три улицы до дома, в круглосуточном магазине с вечно сонной кассиршей и стойким запахом курицы-гриль, который не выветривался отсюда много лет.

И сначала Лунар приняла его за тревогу, обострившуюся от усталости. Проволочная корзинка, в которую она небрежно сгребала банки с любимой газировкой, стала тяжелее мешка с цементом, за спиной послышались шаги

Она обернулась — никого. Пустые стеллажи с закусками, вдаль уходили стройные шеренги лимонадных бутылок. Под потолком монотонно гудел обогреватель, а в соседнем ряду какая-то парочка увлеченно спорила о преимуществах той или иной марки консервов.

На кассе, под едкое пиликанье сканера, предчувствие усилилось. Оно било в набат, что Лунар в опасности, но не видело источника угрозы, а потому сходило с ума.

“Я в безопасности, мне ничто не угрожает” — твердила она по кругу, но сама себе не верила. Смотрела на снег под ногами, и каждая тень, каждая замерзшая лужа, и каждый размокший осенний лист мерещились ей чернильным пятном, что следовал по пятам.

А дом встретил Лунар горящими окнами соседей, возмущенными возгласами из-за дверей и музыкой, что гремела на лестнице. Она поморщилась, перехватывая ношу другой рукой, — какофония резала слух, оглушала и дезориентировала, но кто бы ни устроил дискотеку под утро, заканчивать ее не планировал даже с рассветом.

Лунар успела пройти два этажа, прежде чем поняла — это не музыка. Это верещали ее охранные амулеты.

Выронив пакет — банки зазвенели, скатываясь вниз, — она рванула вперед, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

И перед дверью в квартиру остановилась, как вкопанная, не в силах сделать больше ни шагу. На площадке поселилась приторная затхлая вонь, и Лунар старалась дышать ртом, чтобы ее желчью не вывернуло на входной коврик.

Ее амулеты не зря били тревогу, подняв с постели всех соседей. Кто-то был здесь и на полотне входной двери кровью размашисто вывел четыре слова.

“Ты должна была умереть”

Сон десятый. Бал Благотворителей

Будильник, который Лунар заводила скорее по привычки, нежели для дела, даже не успел прозвонить, как комнату залило ярким полуденным солнцем — слишком уж ярким на ее непритязательный вкус.

Звякнули крючки карниза, разъехались плотные шторы, и чей-то до отвращения бодрый голос провозгласил:

— Пора вставать, мой милый монстр. Нас ждет Бал Благотворителей.

— Какого черта?