— Какие? — уточняю я. — Хотел занять при дворе место графа Закревского?

— Да, — подтверждает Елагин, — и это тоже. Я прочитал письмо, которое было в шкатулке. Оно было адресовано именно мне. Дядя пытался объяснить, как у него оказался этот амулет. Он писал, что граф Закревский тогда уже начал терять хватку, и передача его полномочий в дядины руки шла на пользу всему государству. А от сделки со шпионом он хотел только одного — получить амулет. Он полагал, что мне, как и всякому настоящему магу, будут понятны его мотивы. И я действительно могу его понять.

— Вот как? — я неприятно поражена и не скрываю этого.

— Нет-нет, Вера Александровна, не спешите меня судить! Я всего лишь хочу сказать, что могу понять, как этот амулет мог подействовать на моего дядю. В отличие от графа Закревского, он не был сильным магом — вот, в чём была проблема. Но очень хотел им стать. А амулет давал ему такую возможность. И он не устоял.

— Но он же вынужден был скрывать его все эти годы! Он даже вам не мог его показать! И я уверена, что всё это время он боялся, что рано или поздно тайна будет раскрыта.

— Да, наверняка, — соглашается со мной Константин. — Но когда он принимал решение, вряд ли он задумывался об этом.

— Наверно, вы предпочли бы вовсе не находить этот тайник?

Я напрягаюсь, ожидая ответа. Но князь меня не разочаровывает.

— Нет, Вера Александровна, что вы! Признаюсь вам честно — в детстве я гораздо больше был привязан к графу Закревскому, нежели к моему дяде. И я рад, что правда открылась, и мое внутреннее убеждение, что Кирилл Александрович не был предателем, наконец, нашло подтверждение.

А уж как этому рада я! Мне даже кажется, что сейчас — самое время открыть Константину и другую тайну, и я почти решаюсь на это, но наш разговор тет-а-тет прерывает заглянувший в библиотеку секретарь.

— Простите, Вера Александровна, — поднимается с места Елагин, — но я вынужден откланяться. Я отбываю в Петербург. Думаю, вы понимаете, что мне необходимо поговорить с его императорским величеством. А к вам у меня будет огромная просьба — не рассказывайте пока ничего Наталье Кирилловне. Я сам хочу ей всё объяснить. Я не могу попросить прощения у ее отца, но…

— Но вы ни в чём не виноваты! — перебиваю я. — Вы не несете ответственность за поступки своего дяди. Вы были тогда ребенком!

Князь невесело улыбается:

— Надеюсь, графиня отнесется к моему рассказу так же, как и вы.

Он уезжает в Петербург этим же вечером. Мы с Настасьей Павловной покидаем Елагинское на следующее утро.

Всю дорогу до Петербурга Настасья Павловна докучает мне своими упреками. По ее словам выходит, что если бы я была более ловкой да находчивой, князь уже давно был бы в моих руках. Ругает она и других девушек. И по ее словам выходит, что «молодежь нынче не та пошла».

Они с Ириной Николаевной сходятся во мнении, что Елагин, должно быть, уже никому не сделает предложения, и сразу теряют ко мне интерес.

Они не прогоняют меня в Закревку, но всем своим поведением намекают, что пора бы и честь знать. Я могу их понять — одно дело опекать потенциальную супругу важного вельможи, и совсем другое — обычную провинциальную барышню.

А я, разумеется, не могу открыть им причину, по которой мне просто необходимо пока остаться в Петербурге.

Я каждый день надеюсь получить от князя хоть какую-то весточку. Я понимаю, что столь серьезные дела решаются не быстро, но он мог бы проинформировать меня хотя бы о тех шагах, которые он предпринял. Но он молчит.

Хотя однажды курьер от Елагина всё-таки приезжает. Но привозит он не письмо, а подарок — роскошную золотую брошь с бриллиантами. Дубровина сразу воодушевляется, но в тот же день выясняется, что столь же роскошные подарки получили все барышни, которые гостили у князя. Должно быть, это было что-то вроде извинения за разбитые надежды.

Я наношу визит княгине Артемьевой — рассказываю ей, что случилось в Елагинском, а заодно посвящаю в эту историю и Соню. Кузина должна быть в курсе событий — ведь именно к ней приедет князь извиняться за подлость дяди.

Соня выглядит еще более бледной и грустной, чем обычно. А вот мой рассказ воспринимает на удивление спокойно — чувствуется, что ее мысли заняты совсем другим.

Елизавета Андреевна обещает съездить в императорский дворец на разведку.

В эту ночь я засыпаю с трудом и весь следующий день не нахожу себе места от беспокойства. А вечером снова еду к княгине.

Встречающий меня в парадном лакей сообщает, что ее сиятельство ждет меня в кабинете. Начало визита не сулит ничего хорошего.

— Любезная моя Наташа, — такими словами обращается она ко мне, с трудом чуть приподнимаясь из-за массивного стола, — новости, к сожалению, не радостные. Вернее, новости как раз отсутствуют, но в нашем случае это как раз не хорошо. Разумеется, с самим императором я не говорила — я не настолько приближена ко двору. Но я говорила с человеком, очень близким к его величеству. Поскольку все думают, что у меня гостишь именно ты, и знают, что я забочусь о твоих интересах, я посчитала возможным спросить, есть ли вероятие того, что дело графа Закревского будет пересмотрено. Ведь твое участие в отборе давало надежду на то, что император переменил свое мнение о твоем отце. Но тот человек сказал, что дело это давнее, и вряд ли кто-то станет по прошествии стольких лет снова им интересоваться.

— Это значит, — мой голос предательски дрожит, — что Елагин так и не поговорил с его величеством?

Княгиня вздыхает:

— Боюсь, что так.

— А может быть, — хватаюсь я за соломинку, — тот человек, к которому вы обращались, просто не в курсе дела? Возможно, его величество не счел нужным поделиться с ним новой информацией?

— Может быть, и так, — признает Артемьева. — Но в таком случае дело ничуть не лучше. Значит, приведенные князем доказательства не убедили императора, и он не будет менять решение, когда-то вынесенное его братом.

Даже не знаю, какой из этих двух вариантов хуже. Первый означает, что Елагин подлец или трус, а второй — что мой отец так никогда и не будет реабилитирован.

Ах, ну какая же я дура! У меня нет ни единого подтверждения того, что амулет в виде волчьей головы был найден в Елагинском в тайнике старого князя. Если я вздумаю кому-нибудь об этом рассказать, Константин запросто может обвинить меня в клевете. И даже свидетели тут не помогут. Антип, не сомневаюсь, встанет на сторону хозяина, а мою горничную и слушать не станут.

Я должна была оставить этот амулет у себя! Да, стоило признаться прямо там, что я — Наташа Закревская. Тогда князь не посмел бы забрать его у меня. А вернувшись с Медвежьего луга в дом, нужно было во всеуслышание объявить о том, что случилось. Если бы этот амулет увидело столько народа, всё могло обернуться по-другому. Тогда бы князь (или даже сам император) не смогли бы скрыть правду!