Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вошел в свой двор, пресек попытки Василия напроситься в гости и запер ворота. Пошел не в спальню, а на кухню. Включил электрочайник, уселся за стол и растер виски.
Да, Егор времени даром не теряет. Конечно, не гарантия, что смерть хозяина теремочка как-то связана с моим недавним гостем, но отчего-то я уверен, что это так. И еще я уверен, что блокпост на дороге прекратил свое существование.
Я вспомнил желторотого Виталика, которому вчера подписал книжку, и поежился. Жалко парня. Не успел он заматереть, как твердолобый Сеня. Еще мог бы нормальным человеком стать.
Чайник отключился. Я встал и бросил в чашку пакетик заварки. Залил его кипятком и вернулся на место.
Спать не хотелось. Поэтому я допил чай, пошел в кабинет и включил компьютер. Вообще-то, ночью мне работается плохо, я типичный «жаворонок». Но сегодня что-то сместилось в моем мироощущении, и часа полтора я увлеченно стучал по клавиатуре. Написал еще десяток страниц, вырубил машину. Откинулся на спинку стула и посмотрел в окно. Ночная темнота разбавилась небольшой порцией света и стала не такой непроглядной. Я взглянул на часы. Половина шестого.
Я потянулся, вылез из-за стола и отправился в спальню. Поработал я славно, сегодняшний день можно посвятить изучению дневника прадеда. Мысль не вдохновила, и я зябко передернул плечами. «В конце концов, это твой предок, — укорил меня внутренний голос. — Мог бы проявить к нему больше интереса».
Я не встал вступать в полемику. Добрался до спальни, быстро разделся, улегся в кровать. Накрылся пледом и мгновенно провалился в сон.
Безо всякой «настоечки».
Проснулся я довольно поздно: в одиннадцать.
Немного повалялся в постели, но быстро соскучился по нормальной трудовой жизни. Поднялся, залез под душ, привел себя в порядок и оделся.
Насвистывая под нос что-то попсовое, спустился на кухню. Долил воду в чайник, включил подогрев. Открыл дверцу холодильника и внимательно оглядел его содержимое. Так, рыба мне уже надоела. Ограничусь стандартным набором холостяка: бутербродами с ветчиной и сыром.
Я нарезал ветчину сочными аппетитными ломтями, добавил на тарелку несколько кусочков мягкой ломающейся брынзы. Вымыл пару огурцов с помидорами, порезал хлеб. Уселся за стол и окинул яства удовлетворенным взглядом. Хорошо!
Но не успел я насладиться предвкушением спокойного завтрака, как в ворота кто-то требовательно постучал. Я вернул на тарелку ломтик ветчины и замер. Может, померещилось? Глюки на почве вчерашних происшествий? Или это милиция начала свой обязательный обход?
Тут в ворота постучали еще раз. Постучали властно, по-хозяйски.
— Черт бы вас всех побрал, — сказал я вслух. Чайник отключился, но времени на чаепитие у меня не осталось. Я вылез из-за стола и направился к воротам. Перед тем как открыть, посмотрел в глазок. Так я и думал.
Я повернул ключ в замке и приоткрыл створку.
— Здрасти, — сказал неприветливый человек в милицейской форме.
— Добрый день, — ответил я настороженно. — Чему обязан?
Из-за плеча милиционера высунулась усатая физиономия нашего участкового.
— Здрасти, Антон Николаевич!
— Здравствуйте, — ответил я чуть приветливей. Но ворота все равно не распахнул. Откровенничать с представителями закона я не собираюсь. Еще не выжил из ума.
— Можно войти? — спросил незнакомый милиционер.
— Я работаю, — ответил я сухо. — Если хотите о чем-то меня спросить — спрашивайте здесь.
Милиционер недовольно поджал губы и оглянулся на участкового.
— Антон Николаевич — известный писатель, — поторопился тот с объяснениями.
— Вот именно, — подтвердил я. — И мне нужно срочно сдавать книгу. Прошу вас, не задерживайте меня. Времени в обрез.
Незнакомый милиционер посмотрел на меня с некоторым интересом.
— Писатель? А как ваша фамилия?
— Петербургский, — ответил я нетерпеливо. — Прошу вас, спрашивайте, что хотели.
Милиционер снял фуражку и вытер потную лысину. Ему было жарко стоять на солнцепеке, но я не сжалился, и в дом не пригласил.
— Вы знакомы с Константином Горелым? — спросил он.
— Горелым? — удивился я. — Это что, кличка?
— Это фамилия, — ответил участковый. — Сосед ваш через улицу.
— Нет, — ответил я. — Я ближайших соседей не знаю, не то, что через улицу. А что с ним?
— Вы вчера ночью не выходили из дома? — продолжал незнакомый милиционер, не отвечая на мой вопрос.
— Выходил, — ответил я.
— Во сколько? — оживился представитель закона.
— Кажется, в половине третьего. Услышал звук милицейской сирены, вышел посмотреть, что происходит.
— А-а-а, — протянул уныло собеседник. — А раньше не выходили?
— Нет, — ответил я твердо. — Я приехал на дачу позавчера, примерно в восемь вечера и никуда из дома не отлучался. Работал.
— Понятно, — пробормотал милиционер. Вздохнул, еще раз промокнул платком лысину под фуражкой и отошел от моих ворот.
«Даже не попрощался», — подумал я неприязненно. И вполголоса спросил у участкового:
— Что случилось, Николай Сергеевич?
— Соседа вашего убили, — шепотом поделился со мной участковый, не спуская глаз с приезжего начальства. Незнакомый милиционер неторопливо вышагивал к соседней калитке и на нас пока внимания не обращал.
— Да что вы?! Разборки, конкуренты?
— А бог его знает, — ответил участковый. — Наверное, не без конкурентов. Только отравила его какая-то девка.
— Девка?
— Ну, да! Снял он вчера вечером проститутку в ресторане, привез на дачу. Она ему что-то в водку сыпанула и испарилась. Представляете, голая через забор перелезла!
— Ничего себе! — поддержал я собеседника.
— Да! Не баба, а Терминатор, прости господи… Чует мое сердце, никакая она не проститутка…
Тут незнакомый милиционер обернулся и недовольно качнул головой. Николай Сергеевич тут же умолк, отодвинулся от меня и торопливой рысью побежал к начальству.
Я закрыл ворота и задумчиво почесал нос. Да. Не зря мне показалось, что к Егору эта ночная история имеет самое прямое отношение. Девица даже уходила через пляж. Интересно как? На лодке? Вряд ли, второй раз такой трюк не повторяют. Значит, придумали что-то новенькое. Интересно что?
Я вернулся на кухню, снова включил чайник и сделал себе несколько аппетитных бутербродов.
Но такой уж сегодня был несчастливый день. Боги судили мне остаться без завтрака, и не успел я поднести ко рту хлеб с толстым ломтем ветчины, намазанной горчицей, как в ворота постучали снова.
— Твою мать! — выругался я вслух и отложил бутерброд.