Больше она не сказала ни слова, но Ина была уверена, что тетушке что-то известно, по крайней мере, она что-то вспоминает. Но она знала тетушку Стефанию: подобно своему брату, та будет молчать, как в могиле. Подобно своему брату, тетушка насторожилась. О, как бы узнать, как бы узнать, что случилось?

Но в этот момент по лестнице начала спускаться, переваливаясь с ноги на ногу и колышась пышным телом, тетушка Флор, а в дверь как раз позвонил дядя Даан, чему старая Анна очень обрадовалась: она любила эти передвижения родственников на первом этаже и встречала каждого радостной улыбкой на старом лице и добродушными словами вежливости, в то время как кошка, путаясь в хозяйкиных юбках, выгибала спину горбом и распушала хвост. Следом за Флор спускался доктор Рулофс, хромая на негнущейся ноге, и его огромный живот, казалось, с расстояния в несколько ступенек подталкивал колышущиеся формы тетушки Флор, осторожненько, шаг за шагом.

Тетушка Стефания была рада избавиться от Ины д’Эрбур и потому сказала:

– Пойду-ка теперь я наверх…

В передней она осторожно миновала Рулофса с его ногой, протиснулась между Дааном и Флор к лестнице и, охваченная страхом перед слишком навязчивой Иной, грехом, любопытством и адом, чуть не споткнулась о кошку, как раз юркнувшую у нее между ног.

– Рулофс, – сказал дядя Даан. – Я так и думал, что встречу тебя здесь. Иначе бы сразу заехал к тебе, чтобы повидаться.

– Да-да-да, так-так, ты, значит, вернулся, Деркс, – сказал старый доктор.

Они пожали друг другу руку, и Даан Деркс, волнуясь, посмотрел на доктора Рулофса так, как будто хотел ему что-то сказать. Но он сомневался и спросил только, обращаясь к Ине:

– А ты… не пойдешь наверх, Ина?

– Нет, дядя, – ответила Ина, якобы из вежливости уступая ему очередь, на самом деле радуясь возможности поговорить с доктором. – Идите сначала вы. Я прекрасно могу еще подождать. Я подожду… здесь, в гостиной.

Действительно, доктор Рулофс присоединился к ней, потирая замерзшие руки, сказал, что здесь теплее, чем наверху, где топят совсем слабо: старик Такма никогда не мерзнет, у него внутри всегда горит огонь. Но тетя Флор, тоже заглянувшая в гостиную, пыхтела от жары и тотчас скинула тяжелую шубу, на что Ина воскликнула:

– Какая у вас красивая шуба, тетя!

– Дда, милочка, но уже совсем старррая, – ответила тетя Флор пренебрежительно. – Ей уже тррри года. Но для Голландии в самый раз. Не зззамерррзнешь!

Последним словом, с раскатистыми согласными, она выстрелила Ине в лицо, радуясь своей теплой шубе. Все трое сели в гостиной, и Анне так это понравилось, что она принесла сливовой наливки, три рюмочки на подносе.

– Или вы предпочитаете чай, мефрау Ина?

– Нет, Анна, твои сливы изумительны…

Служанка ушла, на седьмом небе от передвижений родственников ее хозяйки по первому этажу, куда сама хозяйка уже никогда не спускалась. Первый этаж был ее, Анны, царством, компаньонка здесь не имела права голоса; здесь господствовала она, Анна: именно она принимала родственников и предлагала им освежительные напитки.

Ина съела сливу, недовольная, что тетя Флор тоже пришла в гостиную. Старый доктор – почти ровесник grand-maman, очень может быть, что он что-то знает… но уверенности нет… Ведь дядя Даан узнал лишь совсем недавно, в то время как рара уже шестьдесят лет… Шестьдесят лет! Такая давность лет гипнотизировала ее… Шестьдесят лет назад; этот старый колченогий доктор, теперь уже не имеющий практики и только понемножку, совместно с молодым коллегой, пользующий grand-maman и господина Такму, тогда был двадцативосьмилетним юношей, только-только приехавшим на Яву, одним из бесчисленных поклонников grand-maman.

Вот что стояло перед ее мысленным взором, и она хотела увидеть еще больше, ее любопытство, словно сильная увеличительная линза, прожигала для нее перспективу сквозь полупрозрачную плотность настоящего времени, ловя все новые и новые лучи света. И она заговорила:

– Бедняжка рара… Он уже давно плохо себя чувствует. Я так боюсь, что он заболеет. Он настолько подавлен морально! Да, тетушка Флор, после встречи с дядей Дааном он стал еще более подавленным, чем когда-либо. В чем же дело? Деньги здесь ни при чем…

– Да, милочка, деньги ни пррри чем, но мы все ррравно остаемся бедными, как церрковная грррыса.

– Но зачем дядя Даан приехал в Голландию? – вдруг быстро спросила Ина.

Тетя Флор посмотрела на нее удивленно.

– Зачем? Чтобы… чтобы… Милочка, я даже не знаю. Ддяддя ведь достаточно часто ездит в Голланддию. По дделам, по дделам. Всегда по дделам. О чем они на этот ррраз договорились, твой отец и дядя Ддаан, понятия не имею, хоть убей, но рразбогатеть, – она помотала головой у самого лица Ины, – рразбогатеть мы от этого не сможем. Они уже мнооого лет ведут дела вместе…

– Бедный рара, – вздохнула Ина.

– Да-да-да, так-так, – воскликнул доктор, сидя немного боком, выставив вперед отвислый живот. – Мы все стареем, все стареем…

– Не говори за дррругих, – воскликнула тетушка сердито, – мне ввсего шестьддесят лет.

– Всего шестьдесят? Так-так! А я-то думал, что ты старше.

– Нет, ввсего шестьддесят, – повторила тетя Флор с обидой.

– Да-да, значит, ты ровесница Отилии… так-так, так-так…

– Да, – сказала тетушка. – Я точная рровесница Одилии Стейн.

– Шестьдесят лет… так-так, – бормотал доктор.

– Вы тогда были совсем молодым, доктор, – сказала Ина с улыбкой.

– Да-да, да-да, детка… Совсем молодым!

– Но вы существенно младше grand-maman, не правда ли?

– Да-да-да! – подтвердил доктор Рулофс с пылом. – На девять лет, деточка, на девять лет. И младше Такмы… на пять лет, да… так… да, на пять лет младше.

– Как трогательно, что вы не оставили grand-maman, так и держитесь все вместе – вы, господин Такма и grand-maman, – продолжала Ина нежным голосом. – И в Ост-Индии, и позднее, в Гааге.

– Да-да, мы держимся все вместе…

– Такие верные друзья, – сказала растроганная тетя Флор, но подмигнула Ине, намекая, что доктор Рулофс, несмотря на разницу в девять лет, некогда был интимным другом grand-maman.

– Доктор, – сказала Ина неожиданно, – правда ли, что шестьдесят лет назад…?

И замолчала, не договорив. Она хитро начала свой вопрос и нарочно оборвала его. Старого доктора точно ударило электрическим разрядом: его живот перебросило с левого колена на правое, и теперь он нависал над здоровой ногой.

– Что? – почти закричал он.

Он смотрел на Ину вращающимися глазами. Страх исказил черты его круглого морщинистого лица, гладко выбритого, монашеского, ввалившийся рот открылся, испуганные губы заблестели от слюны, выступившей между раскрошившимися зубами. Старческие руки, с которых неаккуратными складками свисала лишняя кожа, вскинулись в судороге вверх, затем опустились на колени.