Он знал: Ина все заметила. Но прикинулась, будто его крик был вопросом глуховатого человека, не расслышавшего сказанного, и повторила свой вопрос громче, вежливо и спокойно, четко произнося каждое слово:

– Правда ли, что шестьдесят лет назад… grand-maman… которой тогда было тридцать семь, все еще оставалась красавицей? Да, ваше поколение было бодрее, чем мы… Мне сорок пять, а я уже пожилая женщина…

– Ну-ну, – сказала тетя Флор, – «пожжилая жженщина»!! А доктор пробормотал:

– Да… да, так-так… ах вот о чем ты спрашивала, Ина… да-да, конечно… конечно… grand-maman была красавицей… потрясающей красавицей… даже в таком возрасте…

– Да и Оддилия Стейн, – сказала тетя Флор. – Ей ведь было уже соррок, когда Стейн в нее влюббился.

– Да… – сказала Ина. – Тетушка Отилия поступила не совсем… благопристойно, но так сохранять молодость – это поразительно!

Украдкой она пристально наблюдала своими аристократическими глазами с их усталым взором за доктором. Он сидел, обессиленный, в кресле, бесформенная туша, развалина, оставшаяся от мужчины и от человека: старый-старый монах, но в просторном клетчатом сюртуке, просторном жилете, свободно висевшем на его грузной фигуре. Страх во взгляде вращающихся глаз погас, теперь глаза смотрели куда-то влево, а голова наклонилась вправо. Казалось, он весь обмяк после недавнего испуга, после слишком сильного переживания, вызванного Ининым вопросом о роковом числе шестьдесят. Он благосклонно кивал своей огромной головой, и зимний свет из окна бросал яркие блики на его сверкающий череп.

– Да… да… да…; так… так! – бормотал он, словно умалишенный.

Потом с трудом встал с кресла, увидев, что по лестнице спускается Даан Деркс, за которым следует Стефания, а за ней старик-Такма, который не желал, чтобы ему помогали при спуске, хотя Анна смотрела на него с испугом и прогнала кошку на кухню, боясь, что она попадется пожилому господину под ноги.

– Grand-maman утомилась, – сказал Даан Деркс.

– Тогда я уже не пойду наверх, – сказала Ина. – Ничего, Анна, приду в другой раз. Grand-maman приняла уже столько народу.

Но все же Ина помешкала, прежде чем уйти, страдая от неудовлетворенного любопытства, сжигавшего душу. Тетушка Стефания тоже попрощалась, сказав, что maman сегодня нехорошо выглядела; последним ушел старик Такма, осторожно просчитывая каждый шаг, но с прямой спиной. Ина подумала, что, наверное, он тоже должен знать… Что же тогда произошло, что же произошло… Эти старики все всё знают!

– Давай, Даан, пошли домой, – сказала тетя Флор. – Наш экипаж стоит у дверей!

– Поезжай первая, – сказал Даан Деркс, колеблясь. – Я хотел еще немножко поговорить с Рулофсом. Я рад, что мы с ним снова встретились.

– Ох уж эти бесконечные разговоры! – сказала Флор, которая не любила, чтобы муж был отдельно от нее. – Я тогда пошлю за тобой экипаж чуть попозже.

Она попрощалась и поплыла, покачивая боками, прочь; а Ина сказала:

– Господин Такма, позвольте, я провожу вас до дома…

Такма кивнул, про себя радуясь.

– Хорошо, дитя мое, проводи меня, – сказал старик и взял ее под руку.

Хотя он всегда держался молодцом и отказывался ехать в экипаже, он любил, когда кто-то предлагал пройти с ним по аллее Нассаулаан, затем через высокий мостик и до его дома на набережной Маурицкаде; он никогда не искал себе сопровождающих, но если предлагали помощь, то принимал ее с удовольствием. Однако Ина подумала, что не решится ничего спрашивать у господина Такмы: представьте себе, что он что-то знает и напугается так же, как Рулофс; у него же прямо на улице сделается сердечный приступ! Нет, она достаточно осторожна… но ее болезнь называлась любопытством… что же такое произошло? И как об этом узнать?

Даан Деркс остался наедине со старым доктором; его лицо с профилем, как у попугая, дрожало, пронзительные птичьи глаза – такие же, как у Стефании, – то и дело моргали от волнения; и вся его тщедушная фигурка, казалось, съежилась еще сильнее рядом с бесформенной монашеской фигурой доктора, стоявшей несколько косовато на двух разных ногах – одной здоровой, второй короткой и негнущейся.

– Рулофс, – сказал Даан Деркс, – я рад снова встретиться с тобой.

– Да-да, так-так, в последний раз ты приезжал в Голландию уже пять лет назад… Давненько, да-да… Мы все стареем, все стареем… Ты не рассчитывал застать свою мать в живых… Я сделаю все, чтобы она дожила до ста лет! Посмотрим, посмотрим… Возможно, она переживет всех нас, и Такму, и меня, так-так…

– Да, – сказал Даан Деркс, – матушка мало изменилась.

– Она сильная женщина, да-да, и всегда была такой… Она сильна духом, у нее отличная память, это счастье, да-да, в таком-то возрасте…

– И Такма тоже держится молодцом…

– Да, он тоже держится, да-да… Да, так вот, все мы стареем… И я тоже, да-да, я тоже.

Но Даан Деркс очень волновался. Он пообещал своему брату Харольду быть осторожным и ни с кем не разговаривать, но тайна, открывшаяся ему два месяца назад, все это время слишком сильно жгла его душу – душу делового человека, который впервые за долгую жизнь испытал острое переживание, не связанное с делами.

И он не мог сдержаться. В доме было тихо. Анна вернулась на кухню; grand-maman сидела наверху, с компаньонкой. Один газовый рожок горел в гостиной, второй в передней. Вечерний полумрак и тишина царили в небольшом доме, где уже столько лет жила Пожилая Дама, уже столько лет ждала чего-то у своего окна, наверху, в кресле с высокой спинкой…

– Рулофс, – сказал Даан Деркс.

Доктор был на целую голову выше него; он взял доктора за пуговицу жилета.

– Да-да, – сказал Рулофс, – что, Деркс?

Даан Деркс осмотрелся. Здесь, на нижнем этаже, больше никто не мог его услышать, и он сказал дрожащим от ужаса голосом:

– Рулофс… я узнал об этом.

– О чем? – закричал доктор, не расслышавший из-за глухоты.

– Я обо всем узнал… на Яве.

– О чем?? – закричал доктор, уже не из-за глухоты, а от страха.

– Мне обо всем рассказали… на Яве…

Доктор посмотрел на него вращающимися глазами, и рот на его гладко выбритом лице приоткрылся, из него потекла слюна, показались раскрошившиеся зубы, донеслось смрадное дыхание. Теперь уже он взял Даана Деркса за пуговицу.

– О чем тебе рассказали?

– Обо всем, – повторил Даан Деркс. – На Яве. Я знаю… я знаю все.

– Ты знаешь… все? Да? Да? Ты знаешь все? Что… что ты знаешь, так-так?

– О… о матушке… о Такме… о…

Они посмотрели друг другу в глаза, оба охваченные ужасом.

– О моем отце, – сказал Даан Деркс, и от страха его голос задрожал и перешел в шепот. – О моем отце. То, что ты тоже знаешь. То, что ты всегда знал. Что Такма… моего отца в ту ночь, когда был у моей матери… его собственным оружием… крисом… который вырвал у отца из рук… крисом, который отец накануне получил в подарок от регента…