– Может, она не хочет тебя видеть? Может, лгала?

– Этого не может быть!

Действительно, не может. Должно быть, он прав. Больше ничего не говорю. Думаю о кладбище, запах которого принес на улицу Кастаньяри.

Все равно я никогда ничего не забываю. Всегда все помню. Помню, что было сказано мне много лет назад, не забываю, что было обещано, чем меня пугали. Может быть, это и нехорошо, но в моей памяти живет каждая деталь времени, пространства. Мадам, чьего имени не знаю… Нет, знаю. Мадам по имени Ева, которая хвалилась, что спроектировала не один парижский фаллос, неосмотрительно пригласила меня в гости. Не одного меня, с друзьями. Она, вероятно, хотела бы этот момент забыть, но я помню. Помню и набираю номер ее телефона. Не знаю, что побудило ее пригласить нас домой? Знаю лишь, что от нее, правда, как и от других, мне не нужно ни любви, столь необходимой Марку, ни денег, ни… Чего еще можно ожидать от женщины, которой уже хорошо за пятьдесят, а она по-прежнему наряжается в короткую юбочку и облегающие кофточки, подчеркивающие ее трогательные груди? Кто-нибудь более чуткий, может быть, и ответил бы на этот вопрос, но я знаю одно: мне ничего не нужно от Парижа, от цивилизации, от культуры, от политики, от сексуальных меньшинств. И все равно я ей звоню. Звоню, не зная даже, с чего начать, не приготовив слов, которые мог бы произнести, ничего не прося. Не верю, что она ждет моего звонка. К сожалению, жребий брошен, хоть она и ужасно некрасива.

– Это Эркю, – говорю отозвавшемуся голосу.

– Эркю?

Конечно, это Ева. Делает вид, что не узнает меня. В ее голос может вместиться все удивление этого мира, меня это не волнует. Я ожидал, что она так отреагирует, но отступать некуда. А почему надо отступать, тем более что она совсем некрасивая? Более того. Она просто повергает в ужас. Особенно отечное лицо, выдающее бурно проведенную молодость.

Она несколько раз повторяет мое имя, однако уже первая буква говорит ей, с кем она имеет дело.

Жду, пока ей наскучит эта игра. У каждого начала есть конец. Даже если это зависит от такой, как Ева. Наконец она замолкает. Я тоже молчу. Она сломлена.

– Ах, да… Припоминаю… Эркю. Конечно, Эркю, – говорит она.

– Да, Эркю.

– Приятно, приятно…

Теперь, разумеется, я должен напомнить, что она приглашала нас в гости, однако не делаю этого. Это означало бы напрашиваться, а напрашиваться в ее спальню не хочу ни я, ни, думаю, Марк и его коллега. Та, только недавно расставшись с мужем, узнала, что за штука гомосексуализм и любовь женщин. Ева опять ждет, пока я спрошу, можно ли ее навестить. Можно подумать, я живу только ожиданием того мгновения, когда какая-то Ева из Штутгарта пригласит поделиться горестями и радостями одиночества. Но это неправда. Все-таки она сломлена. Опять, уже второй раз сломлена. Это моя победа, достойная стратегии и тактики Наполеона.

– Мы вроде договаривались встретиться, – начинает она осторожно, надеясь, что я сломя голову брошусь уверять, будто так оно и есть. Закуриваю сигарету, забрасываю ноги на алжирский столик и пальцем соскребаю с письменного стола какое-то прилипшее говно. Жду. Отдаю инициативу в ее загорелые руки и не менее коричневые ноги. Попал. Правду говорят, что женщины, которым за пятьдесят, сами берут инициативу. У тех, кто помоложе, это часто вызывает дотоле неизведанные ощущения. Так и происходит.

– Я сейчас должна выйти, – говорит она мне, – но ненадолго. Потом можем встретиться. У меня. Хорошо?

Конечно, хорошо, однако я этого не говорю.

– Я приду не один.

– Не один?! – удивляется она, словно впервые услышала, что мы были приглашены втроем.

– Да, я приду не один. Мы придем втроем.

Она была бы очень довольна, если бы эти трое пылали к ней страстью. Увы. Нас беспокоит… Не знаю, что нас беспокоит. Не знаю. Кроме того, страстью ни один из нас не пытает, не курится и не дымится.

– Хорошо, приходите втроем, – уступает она.

Кладу трубку и изучаю карту: где она там живет в ожидании избранного из избранных. Буржуйка. Абсолютная буржуйка. Ее место жительства не только у меня вызывает тошноту. Неприлично жить в таком месте Парижа. Отвратительно, да уж чего там. Мы навестим ее. Навестим, чтобы долго помнила.

– Ты знаешь, что мы сегодня приглашены в гости? – спрашиваю я Марка, так и не дозвонившегося до своего объекта.

– Мы? – удивляется он, так как у Джима был пьянее меня.

В его глазах изумление. Не может поверить, что в этом городе его не только ждут, но и приглашают, даже, я бы сказал, жаждут видеть. Марка поражает легкий шок. Кажется, вскоре перед ним откроются неплохие перспективы эротической жизни. Он на них надеется.

– К кому же мы пойдем? – заинтересовавшись, спрашивает он.

– Пойдем к Еве.

– К Еве?! К той?!

Тень разочарования проскальзывает по его лицу. Уже хочет отступить. Если бы нашел мотив, объяснил бы, что как раз сегодня, и случись же такое, у него нет времени, договорился. Жаль, однако придумать что-нибудь умное не успевает.

– Да, разумеется. К Еве. Она нас приглашала, – встревает коллега, слабо представляющая, к каким женщинам мужчины охотно ходят в гости.

– А может, пойдем сегодня вечером в Сен-Дени? – в отчаянии хватается за соломинку Марк.

– Мы туда ходим каждый вечер. Можем сделать перерыв. Тем более что она нас будет ждать. – Я отнимаю у него спасательный круг. – Мы договорились.

– О Боже!

Пока Марк не успел прийти в себя, наливаю ему и себе выпить. Чтобы быть веселее, смелее. Сидим за столом и жрем, жрем, жрем. Опять нечеловечески обжираемся. Опять грех. Опять угроза адских мук. Опять!

Ева хмурится, когда, открыв дверь, видит нас троих. Кажется, она нас не ждала. Тем не менее мы входим в ее засранную буржуазную квартиру, где не хватает только живых павлинов. Садимся в барочные кресла. Замечаю, что Ева посматривает на нашу обувь, которую, вероятно, надо было снять. Пусть сама снимает. Мы расслабляемся.

За окном виден Отель де Билль. Жара в городе снова доконала французов и туристов – их любопытство, как только поднялся столбик термометра, спадает.

Ева вспотела. Мы тоже вспотели, но наши тела скрывают рубашки. На ней рубашки нет, поэтому пот струится по шее, открытым подмышкам, даже между пальцами ног.

Марк потягивает вино, которое мы долго выбирали в магазине и теперь поставили на стол. Это хорошее вино. Даже очень хорошее. Я хочу его.

– В такую погоду никто не пьет красное вино, – неприятным тоном заявляет Ева и исчезает.

Сидим. Молчим. Жалеем, что пришли. Видимо, удовольствия беседа не доставит. Однако не теряем надежды, раз приглашены. Ева появляется с полупустой бутылкой белого вина.

– Если хотите, пейте свое. Открывайте и пейте. Я это не пью. В такую погоду… Абсурд.