— Боюсь, у него нет шансов.

— Вы ветеринар? — злобно спросила я. — Я едув город.

Железные пальцы Юхно больно сжали мне плечо.

— Вы не можете никуда ехать, пока не сняты показания.

— Я поеду, — слабое, прерывистое мяуканье Пупикапридавало мне решимости.

— Нет.

— Интересно, как вы собираетесь меня удержать? Прикуетецепями к батарее?

— Черт с вами, сумасшедшая вы девка. Я позвоню своемуветеринару. В прошлом году он вытащил мою собаку.

Я заплакала.

— Он не успеет… До Питера полтора часа езды… Он неуспеет…

— Он живет здесь, в Зеленогорске. Успокойтесь, янабираю номер.

Совершенно обезумевшая, я опустилась рядом с котом. Господи,зачем только я выпустила его из кладовки? Зачем он поплелся за мной в кабинет?А в кабинете сидел… в кабинете сидел Херри-бой, он оторваться не мог откартины. И ничего с ним не произошло… Впрочем, теперь это неважно. Я уткнуласьщекой в холодный паркет и оказалась рядом с заострившейся мордой Пупика.Никогда еще я не любила его так сильно.

— Ты можешь гадить мне в ботинки хоть каждый день,мальчик… Только не умирай, пожалуйста… Не умирай…

* * *

К пяти утра все было кончено.

До сих пор я помню хронологию той августовской ночи, и скаждым днем, отделяющим меня от нее, подробности становятся все четче, а запахии звуки приобретают законченность и приглушенность. Я еще не знала тогда, чтосмерть Титова явилась лишь прологом к кровавым событиям, которые разыгралисьпозже.

Той ночью я еще не знала этого.

А к пяти утра все было кончено.

Через час приехали люди, которых вызвал Юхно. Они попросиливсех покинуть место происшествия и некоторое количество времени провели зазакрытыми дверями.

Еще через час умер Пупик. Ветеринар, вызванный сердобольнымВладимиром Михайловичем из Зеленогорска, приехал только за тем, чтобыконстатировать смерть.

— Отчего он умер, доктор? — безжизненным голосомспросила я.

— Не знаю, — ветеринар, низенький пожилой человекс усами и бакенбардами русского самодержца Александра Третьего, пожал плечами. —Возможно, это какая-то ураганная инфекция… Если вы не возражаете, я могупровести вскрытие.

— Я не возражаю, доктор.

Усы и бакенбарды Александра вздыбились, а обширная, и безтого румяная лысина — покраснела. Он отвел в сторону Владимира Михайловича ичто-то шепнул ему на ухо. Юхно вернулся ко мне.

— Это будет стоить сто пятьдесят долларов. И двадцатьпять долларов за визит, — донес он до меня скромное пожеланиеветеринара. — Надеюсь, сумма для вас необременительная?

— Нет.

— Вот и отлично, — ветеринар подхватил мертвоетельце кота. — Подъезжайте утром, девушка, я смогу сказать вам что-тоопределенное.

— Спасибо…

Крошечный остров Пупия Саллюстия Муциана отделился отматерика моей жизни, чтобы навсегда исчезнуть в холодных водах Стикса. Ярасплакалась.

— Ну, слава богу, — сказал ВладимирМихайлович. — Хоть что-то вас задело.

…Я думала о Пупике все то время, пока с меня снималипоказания. Ваше имя и фамилия, девушка… Вы находились в доме по приглашениюхозяина? Да. В каких отношениях вы состояли? Мы близки… вернее, были близки… Вкотором часу вы поднялись, чтобы переодеться? Не помню… Сколько времени выпровели в спальне? Не знаю, может быть, что-то около сорока сорока — пятиминут… Когда вы в последний раз видели Титова? Не помню… Где вы в последний развидели Титова? На лужайке, перед домом. О чем вы разговаривали с ним? Не помню…Ничего не значащий разговор, самый обычный разговор… Нет, я не первойобнаружила тело Титова, я обнаружила тело Титова вместе со всеми. Почему ярешила, что он в кабинете и что дверь нужно вскрывать? Потому что это былаединственная дверь в особняке, которая оказалась закрытой. Так, во всякомслучае, я поняла из действий телохранителя Титова. Вы находились в спальне? Да.И не слышали ничего? Ведь кабинет находится прямо под ней. Нет, я абсолютноничего не слышала, в доме хорошая звукоизоляция…

О своем маленьком приключении в спальне я умолчала — этовыглядело бы торопливой попыткой сконструировать себе алиби.

Когда дознаватели выпустили меня из своих цепких лап, я постареласразу на несколько лет. Лавруха, которому подобный допрос с пристрастием негрозил, принялся утешать меня.

— Ну, успокойся, старуха. Тебя никто ни в чем неподозревает. Ты жива, а это главное…

— Я жива, а Пупика нет…

— Заведешь себе еще одного кота. Назовешь тем жеименем…

— О чем тебя спрашивали, Лавруха?

— О том же, о чем и всех. Где был, что пил, как здесьоказался…

— И что ты сказал?

— Правду. Сказал, что коллега по работе любовницыхозяина.

— Очень остроумно. А Херри-бой?

— Лопочет на английском и делает вид, что совсем непонимает русского. Прямо как какой-нибудь негр на зачете по Кватроченто. Такничего они из него и не выдоили. Пришлось мне взять на себя функции переводчикаи сказать, что он крупнейший в мире специалист по творчеству Лукаса ван Остреа…

— А они?

— Спросили, кто такой Лукас ван Остреа.

— Понятно. Знаешь, Лавруха, перед тем как подняться, явидела его.

— Кого? Своего женишка?

— Да нет, Херри-боя. Он торчал перед картиной, вкабинете.

— Ну и что? Он же только за этим сюда и притащился.Чтобы сказать последнее прости.

— Да, я понимаю…

Я сказала, что понимаю, хотя не понимала ничего. Херри-бойпросидел перед картиной гораздо больше времени, чем несчастный Титов, — иничего с ним не случилось. Ничего не случилось со мной, Лаврухой и Бергманом,хотя именно мы находились в тесном контакте со “Всадниками”. От этих мыслей уменя заломило в висках, и я сочла за лучшее отложить их на потом.

В четыре утра, когда все показания были сняты, а тело Титоваувезено в Питер для вскрытия, приехала Агнесса. Этой встречи я боялась большевсего, и все же мне не удалось ее избежать. Очевидно, она уже была введена вкурс дела, поэтому сразу же дала мне пощечину.

— Убирайтесь из этого дома, убийца! — даже скорбьее была надменной.

— Послушайте, Агнесса Львовна… Но она не слышала меня.Ее сын — единственный сын — сейчас находился в морге.

— Если окажется, что ты… Ты, дешевая шлюха, причастна кэтому… Хотя бы косвенно… Я упеку тебя на всю катушку. Я добьюсь этого…

— Мне жаль…