Мы с Херри стояли у музея. Купол по-прежнему матовопоблескивал. Он парил в низком небе. А я… Я была счастлива. Или почтисчастлива.

— Ну, показывайте ваше чудо, Херри, — я поправилаему очки и рассмеялась.

— Осторожно, Катрин. Ваш жених будет ревновать. А я — питатьнапрасные иллюзии.

— Ничего. Он войдет в положение… Сколько было работ втайнике, Херри?

— Пятнадцать. И правая створка триптиха. Вы еще невидели ее. И не видели весь триптих целиком.

Он толкнул дверь музея, и я снова оказалась среди старыхрукописей, гравюр и окостеневших от времени страниц. И все же это был совсемдругой зал. Его стены дышали, они до краев были заполнены жизнью никогда невиденных мною людей: владелец рыбной лавки Рогир Лонгтерен оказался одноглазымпройдохой, а его сын Иос — юным красавчиком с самым восхитительным шрамом,который я когда-либо видела: нежная веточка вереска, да и только… В зале стоялслабый чарующий запах свежей рыбы — Лукас оказался замечательным мастеромнатюрморта: в рыбьих хвостах застыло небо и крыши Мертвого города, а в глазахугрей так легко было различить стриженые макушки детей… Краски совсем непотускнели со временем, они лишь оказались присыпанными золотистой золой веков.Мертвый город ожил, стоит открыть дверь — и он войдет в тебя, как входитребенок с мороза, как входит в тело влюбленной женщины влюбленный мужчина…Херри-бой мягко коснулся моего локтя. — Идемте, Катрин. Триптих ждет вас…Ия снова вошла в белый зал, где под толстым стеклом хранился триптих. Теперь онбыл собран полностью. Теперь все стало на свои места. Последняя, правая створкауравновесила первые две: скованный Зверь на самом краешке бездны и НовыйИерусалим, ослепительный и тихий, так похожий на любой маленький голландскийгородишко. Новый Иерусалим, утопающий в снегах и облаках…

Он укротил Зверя, Лукас Устрица, он укротил его одним лишьробким прикосновением кисти. Он действительно мостил дорогу. Но совсем незверю. А богу, вознесшемуся над триптихом…

— Вы плачете, Катрин?

— Нет… Но сегодня… Можно я приду сюда завтра? I Одна?

— Завтра Рождество, Катрин. Я ведь пригласил вас наРождество. Вас и вашу семью… Они такие милые, Катрин…

— Да…

— Хотите, я покажу вам самого Лукаса? Херри-бой взялменя за руку и подвел к триптиху. Молодой человек с аскетичными чертами лица игорькой складкой у губ. Небесный, счастливо избежавший страстей ландшафт,гладкий подбородок, в котором может затеряться целый сонм ангелов, и прикрытыеглаза. В руках молодой человек держал кисть.

— Святой Лука, рисующий Деву Марию. Это и есть ЛукасУстрица, Катрин…

* * *

Мы вышли из музея и спустились вниз по улице, к причалу.

— Почему он спрятал картины, Херри?

— Может быть, чувствовал свою вину за смерти, к которымне был причастен. Я еще не до конца расшифровал рукопись… Все дело в составекрасок, Катрин. Он использовал какие-то растительные экстракты, которые придлительном хранении оказывали влияние на здоровье людей. Со временем он и сампонял это, но не мог удержаться от рисования, ведь эти краски, ложась на доски,давали такой удивительный эффект.

— Если бы вы знали, как мне это знакомо, Херри…

— Простите, Катрин. Я не хотел напоминать… Передпоследним наводнением он решился. Можно сказать, что он покончил с собой, когдарешил разделить участь жителей города… Он не мог писать этими красками дальше.Но и не писать он не мог. Он спрятал картины в большой кованый сундук и оставилпослание, зашифрованное в левой створке. Он надеялся, что со временем егокартины перестанут быть опасными для людей.

— Но как… Как до нас дошли левая створка и центральнаячасть? И каким образом они оказались за пределами Мертвого города?

— Лукас не мог оставить нам ключа, он сам позаботилсяоб этом. В тот вечер город покинул только один человек, вы знаете его — это былХендрик Артенсен. Он, заклятый враг Лукаса, сам не зная того, увез из городацентральную часть триптиха вместе с несколькими разделочными досками для рыбы.Судя по всему, Устрица сам подложил доску в багаж Артенсена: жена Хендрикавсегда держала открытой дверь для Лукаса, и он воспользовался этим… КогдаАртенсен узнал о наводнении, он бросился обратно, забыв багаж в гостинице…

— А багаж разворовали, так? Люди не меняются с течениемвеков, правда, Херри?

— К сожалению, — нос Херри-боя страдальческисморщился и он поспешно перевел тему. — Вторым был пришлый торговец дичью.Он ушел из города за несколько дней до наводнения. И унес с собой Деву Марию…

— А спустя пять веков она оказалась в России…

— Да.

— А ваши фотографии, Херри?

Херри-бой снял очки и протер их рукавом свитера.

— Зверь успокоился, Катрин. И остров перестало трясти…Для этого нужно было найти недостающую часть картины. Зверь успокоился, и всестало на свои места… Я покажу вам новые снимки…

— Вы сами-то верите в это?

Херри-бой умоляюще прижал руки к груди.

— Оставьте Мертвому городу Остреа эти тайны, Катрин…

— Хорошо, — улыбнулась я.

— А что стало с…

— Charming friend Bullfinch, — произнесла я, и уменя засосало под ложечкой. — Сломанная шея, только и всего. Мгновеннаясмерть. Суд признал, что Жаик Назыркулов не превысил пределов необходимойобороны.

На причале, у катера, возились Кирилл и двойняшки. Кирилллежал на плоском настиле, а Катька и Лавруха ползали по нему и заливалисьхохотом. Освободив подбородок от круглого лба Лаврухи, Кирилл помахал намрукой.

— Быстрее. Иначе они утопят меня в море.

— Сначала фейерверк, тетя Катя, сначалафейерверк!.. — заорала Катька-младшая.

— Херри, а почему в вашей записной книжке был телефонКирилла. Ведь вы же никогда не встречались, правда?

— Его дал мне Боб. Он приезжал в Питер, по обмену…Между полицией Сан-Диего и вашей полицией… Он сказал, что ваш жених занимаетсястарыми картинами… Это было очень интересно, но у меня просто не оказалосьвремени…

— Боб? Тот самый Боб, который прислал вам странноеписьмо? — я закрыла глаза и произнесла фразу, ставя ударение на каждомслове:

— “Абсолютный эффект, и никаких следов”…

— Что вы имеете в виду? — Херри-бой наморщил лоб.

— Абсолютный эффект, и никаких следов. Только и всего.Последний вопрос, Херри.

— Ах, это! Он имел в виду новый растворитель красок, которыйя отправил ему. Боб занимается живописью… У него неплохо получается. А вы чтоподумали, Катрин?

— Именно это я и подумала… Мы с Херри-боем посмотрелидруг на друга и расхохотались.