— Не только. У Строганова внук родился. И…, кстати, ты не дала договорить. Во-первых, «причастность» к убийству кладоискателя карабина легко определилась по оставленным на месте преступления гильзам и еще кое-каким фактам, хорошо известным экспертам. Во-вторых, это официально карабин ни на ком не числится, но я-то не лыком шит! Пока наши там этого Василия мурыжили, я по своим каналам работал.

— И что Василий? Раскололся? — снова перебила Милославская.

— По-моему, он ни при чем, но его в КПЗ пока закрыли, пусть подумает, может, чего и скажет. Ты дальше слушай: я узнал, что однажды клубу кладоискателей «Монета», — Руденко на мгновенье замолчал, — помнишь такое название, да? — спросил он, лукаво посмотрев на подругу, и продолжил: — Клубу кладоискателей «Монета» посчастливилось…

Семен Семеныч прищурился — он ждал, что Яна закончит его предложение, и призывно глядел на нее, но Милославская настолько была обескуражена всем услышанным, что потеряла на время способность предвидеть и просто быстро соображать.

— Ну?! — с нетерпением воскликнула она.

— Они откопали старинное оружие — тот самый карабин, но его у них отжала местная бандитская группировка, братва, — Руденко выразительно хлопнул по стене рукой.

— И что дальше? — тихо спросила гадалка.

— Дальнейшая судьба оружия мне точно неизвестна. Будем работать с братвой. Но я подозреваю, что убийство кладоискателя — их рук дело. Более того, я уверен в этом. К ним ведут кое-какие следы… Не могу пока говорить об источнике этих сведений. Но это очень надежный источник. Очень. Завтра все должно проясниться, а пока я должен только ждать.

— Что ты и делаешь, — иронично подытожила Милославская. — Ладно, — более снисходительно произнесла она тут же, — не буду расспрашивать. Мне и так многое понятно.

— Ты представляешь, что меня ждало, если б не такая удача?! — воскликнул Руденко. — Янка, друг! — Три Семерки набросился на подругу и крепко сжал ее в своих объятиях. — Как же я тебе благодарен!

— Брось, — тихо сказала гадалка, с грустью думая о том, что теперь ей надо заняться своим делом: ехать в Багаевку и искать новые зацепки.

— Шеф всех распустил, сам надрался, — захлебываясь пьяной радостью, продолжал Три Семерки. — Эх, что творится на белом свете!

Дверь дамской комнаты приоткрылась, и в щели показалось лицо Строганова.

— Ну вы чего тут? — спросил он и тут же отпрянул, крикнув приятелям: — Обнимаются!

Потом снова прильнул, с иронией сказав:

— Мы уж беспокоимся. Идемте.

— Идем, идем, — ответил Три Семерки, выпуская Яну из объятий. — Так что, Яна Борисовна, нам есть что отмечать! — сказал он ей, как бы подытоживая разговор.

— Есть, есть, — вздохнув, ответила она.

Гадалку снова усадили за стол и снова стали вести себя с ней, как с почетным гостем. Однако Яна старалась на вопросы отвечать сдержанно и даже сухо, так, чтобы внимание, обращенное на нее, постепенно рассредоточилось. Вскоре она прочитала во взглядах некоторых: «Она скучна», а через некоторое время о ней, можно сказать, забыли: стали травить анекдоты, приличные и не очень, и гоготать во все горло. Только Семен Семеныч, подталкивая ее локтем в бок, пару раз удивленно на ушко спросил: «Ты чего?»

Милославская постепенно одолела налитый ей бокал шампанского, потом, тихонько извинившись перед теми, кто был в состоянии заметить поднявшуюся над столом фигуру, удалилась в дамскую комнату, а оттуда — тихонько — на улицу.

С удовольствием вдохнув чистый воздух, она торопливо — не дай бог ее хватились бы сразу — зашагала по плиткой выложенному тротуару. «Багаевка, Багаевка, Багаевка», — стучало у нее в голове.

— Да, но к этой поездке надо подготовиться… — задумчиво пробормотала она себе под нос, критически оценив свой внешний вид и «боеготовность».

Недалеко от бара «Солоха» находилась одна из центральных, главных площадей города, с множеством высоких елок, памятником Ленину, флагами, Доской почета, трибуной и всем остальным, что на таких площадях полагается. Милославская достигла ее очень скоро, огляделась, увидела стоянку такси и прямиком к ней и направилась.

— До Агафоновки, — сказала она, наклоняясь к окну автомобиля, стоящего первым среди прочих.

— Сколько? — спросил ее водитель-частник, немного загнув край газеты, которую он держал перед собой.

— Сколько спросите, — пожав плечами, ответила гадалка, недовольная его реакцией на клиента.

— Стольник, — холодно ответил тот, повернув ключ зажигания и не глядя на Яну.

— Подождите, — остановила она его. — Вы меня ждете в Агафоновке минут десять, а потом везете до Багаевки. Два стольника. Идет?

— До Багаевки? — переспросил таксист, приподняв брови, хотя все и так прекрасно слышал. — Двести пятьдесят.

— Согласна, — ответила Милославская, усаживаясь на заднее сиденье и мысленно говоря: «Черт с тобой!».

Машина тронулась с места. Яна была полна предчувствий и ожиданий. «Ну, уж на этот раз я должна к чему-то прийти!» — упрямо твердила она, не желая мириться ни с какими неудачами.

На улице совсем стемнело, и другой человек чувствовал бы себя жутковато, намереваясь отправиться с неизвестным мужчиной в богом забытую деревню, где надо было еще и копаться в каких-то там развалинах. Милославская к числу этих других не принадлежала, и чувство страха не завладело ею ни на минуту.

Она смотрела в окно и только мысленно подгоняла таксиста, не успевавшего порой проскочить на зеленый и нерасторопно трогающегося при разрешающем сигнале светофора.

— Вот тут! Тут, — громко сказала она ему, указывая на свой дом, наполовину скрытый дубовыми ветвями.

Водитель притормозил и сказал ей насмешливым повелевающим тоном:

— Десять мину-ут! Как договорились…

Яна искусственно улыбнулась и засеменила к калитке. Джемма, загодя начавшая лаять, успокоилась, сразу узнав знакомый хозяйский голос.

— Некогда мне тебя ласкать, — строго бросила ей, трущейся о ноги, Милославская.

После этого гадалка поспешно удалилась в кладовую, где, второпях переворачивая все кверху дном, отыскала фонарик, старый, тяжелый, но довольно хороший, мощный, и запасные батарейки к нему.

Все это она сложила в твердый лаковый пакет с короткими плетеными ручками и поставила его в прихожей, у порога. Увидев свое отражение в зеркале, Милославская сдвинула брови и стала торопливо снимать сарафан. Бросив его прямо на пол у зеркала, она бросилась в спальню, где почти с солдатской выправкой облачилась в спортивный костюм, дающий ей полную свободу в движениях.

— Джемма, ты со мной, — сообщила она собаке, втискивая ногу в кроссовок.

Овчарка завиляла хвостом и стала зачем-то нюхать около порога.

— Ну, кажется все, — на выдохе проговорила Яна, осматриваясь.