Потом она перекинула сумку через плечо, подняла с полу пакет, призывно чмокнула, глядя на Джемму, и вышла из дома.

Таксист, как и было уговорено, ждал ее, ритмично перебирая пальцами в такт мелодии, которую он слушал.

— Ого! — присвистнув, сказал он, увидев Джемму. — Вот это сопровождение, я понимаю. А почему не в наморднике? — добавил он назидательно.

— Она не кусается, — сухо ответила гадалка, натянув поводок усевшейся у нее в ногах собаки.

— А если вдруг? — игриво спросил водитель, впервые посмотрев Милославской в лицо.

— Не провоцируйте ее такими вопросами, — покачивая головой, насмешливо ответила Яна. — Едем.

Такой ответ парню пришелся не по душе. Он немного нахмурился и завел двигатель.

— Одиннадцать минут, — заявил он гадалке, трогаясь и поглядывая на часы, а, обернувшись, хотел улыбнуться в знак некоторого примирения.

— Хорошо, я дам вам на рубль больше, — отрезала она, опередив его жест вежливости.

На этом дружеская беседа была исчерпана. Весь путь таксист и его клиентка провели молча.

— Ну и куда тут? — хмуро спросил водитель, вглядываясь в тугую непроглядную тьму.

— Вдоль этой улицы еще метров пятьсот, а там, на отшибе немного, домик, — оживленно проговорила Яна.

Таксист сбавил скорость, видя освещаемую фарами неровную ухабистую дорогу, и поехал по указанному гадалкой пути более чем неспешно, так что едва ли он мог обогнать быстро бегущего человека.

Милославская нервно поглаживала Джемму, а та отвечала ей нетерпеливым поскуливанием.

Улица почти закончилась, оставалось три-четыре дома.

— Тут, пожалуй, остановите, — сказала Яна.

— А как же домик на отшибе? — иронично спросил парень, притормаживая и кивая вперед.

— Отменяется, — ответила гадалка, протягивая ему условленную сумму денег.

Тот с равнодушным видом принял ее.

— Благодарю, — произнесла гадалка, покидая автомобиль. — Джемма, вперед.

Водитель ничего не ответил своей пассажирке и, развернувшись, поехал в обратном направлении.

Яна специально попросила его остановиться немного поодаль от дома Ермаковой и разрушенного дома, в развалинах которого она намеревалась работать в ближайшее время. Ей не хотелось, чтобы свет фар привлекал к себе внимание — в доме Евдокии Федоровны вполне мог кто-то оказаться. Неудачник Леня, например.

Милославская двинула вперед. Она шла неслышно — ноги ее, обутые в кроссовки, мягко ступали по тропинке, устланной травой. Джемма бежала чуть впереди, высунув язык и обнюхивая дорогу впереди себя.

Улица быстро закончилась. Гадалка завернула за угол. В окнах ермаковского дома было темно. От него веяло чем-то недобрым, и Яна опустила взгляд, не желая впадать сейчас в меланхолию.

— Ну вот и все, — тихо сказала она, остановившись метров через двадцать, — пришли.

До руин оставалось не более пятнадцати шагов. Собака вела себя спокойно. Милославская посчитала это хорошим знаком и, достав фонарик и включив его, посветила впереди себя.

— Идем, — скомандовала она.

Собака подчинилась. Яна попыталась построить план ближайших своих действий — да, сначала она возьмется за то, что осталось от дома, то есть его развалины, а потом за двор и надворные постройки, вернее, за то, что они теперь собой представляли.

Несмотря на то, что Джеммино поведение не предвещало никакой опасности, гадалка пустила ее впереди себя и выключила фонарик.

— Не ищи ничего! — приказала гадалка. — Посмотри просто, нет ли чужих.

Собака посмотрела на хозяйку вопросительно, даже удивленно, как бы говоря: «Я тебе и так могу это сказать», но приказанию подчинилась, зная, что Яна ее все равно умнее и мудрее, опытнее. А опыт подсказывал Милославской, что излишняя осторожность ей еще никогда не вредила.

Животное утонуло в темноте развалин, оставив Милославскую наедине с самой собой. Теперь-то Яна и почувствовала себя жутко. В одном из ближайших дворов заливалась собака. Но не она заставляла женщину переживать неприятные ощущения. Казалось, кроме этой собаки и на время исчезнувшей Джеммы, во всей деревне и не было никого — так везде было темно и дико.

Минуты через две, которые гадалке показались часом, овчарка вернулась. «Все тихо», — говорили ее сверкавшие в темноте глаза.

— Прекрасно, — тихо произнесла Милославская и двинулась вперед.

Она принялась заглядывать в каждый угол и не угол, который только находила, благословляя при этом свой фонарик, позволяющий ей рассматривать даже мелочи.

Впрочем, мелочей, да и не мелочей, тут было немного. Неизвестно кто, бывшая хозяйка дома или его покупатели (скорее, первая), а может быть, и неугомонные односельчане позаботились о том, чтобы практически ничто, пригодное к жизни, не осталось доживать свой век невостребованным. Тем не менее гадалка искала, не теряя надежды.

В первые же мгновенья она и Джемме дала приказ искать, и та рьяно стала обнюхивать каждый уголок, а как только что-то попадалось ей под нос, брала в зубы и с гордым видом подносила к хозяйке, на что та недовольно отвечала:

— Фу, брось! Ищи лучше.

Что следовало искать, она и сама не знала, но сердце подсказывало ей, что нельзя опускать руки.

Через некоторое время Яна скомандовала собаке:

— Идем во двор! — и выбралась наружу.

Нервы Милославской были напряжены до предела. Она села на корточки и закурила. Собака же сразу принялась рыскать. На какое-то время она исчезла где-то в темноте.

Неожиданно из глубины заброшенного теперь полуразрушенного сарая раздался ее сдавленный вой. Яна привстала, зажгла фонарик.

— Где ты? — тихо спросила она, водя им из стороны в сторону и пошла в направлении раздающегося звука.

— Джемма, Джемма, — звала Милославская.

В голосе ее слышалась радостная тревога.

Она приоткрыла дверь, которая позволяла проникнуть туда, что, казалось, вот-вот готово было рассыпаться, и, сгорбившись, вошла внутрь. Под ногами было мягко. Осветила — внизу земля, рыхлая, будто перекопанная. Яна ухмыльнулась.

Джемма скулила именно здесь. Она проникла внутрь через неширокую щель и, кажется, что-то нашла.

Гадалка осветила силуэт собаки.

— Что там? — спросила она и увидела, как Джемма, упираясь изо всех сил лапами, зубами тянет что-то заваленное грудой досок.

Милославская подошла ближе, вытянула вперед руку с фонариком и попыталась увидеть, с чем так усердно борется собака.

— Что это? Тряпка? — еле слышно проговорила она и, почти плача, протянула: — Джемма, ну что ты в самом деле? Брось!