— Зачем вы так, — отвернулась она, чтобы скрытьнеожиданно выступившие слезы.

— Зато честно, — сказал я, — мне ведь ужесорок, Кира, и я немного знаю, что такое жизнь. У нас в Баку слово «сутенер»было самым страшным ругательством для мужчины. И если бы кто-нибудь сказал мне,бакинскому мальчишке, что я стану сутенером, я бы убил этого человека. Простобы убил. А сейчас я сутенер и принимаю это как данность.

— Не нужно об этом говорить, — попросилаона, — вам ведь больно, — она удивительно тонко почувствовала мое состояние.

— Больно, — я резко поднялся, — иди за мной.

Мы вышли из дома, и я повел ее к тому месту, где вчеразакопали Алексея.

— Из родственников у меня был только один человек: мойдвоюродный племянник Алексей. Больше у меня никого не было в Москве. Матьприслала его ко мне и попросила присмотреть.

Кира молчала. Она словно чувствовала, что именно я ей сейчасскажу, и молчала.

— Вот я и присмотрел, — горько произнес я, —его убили вчера в той самой квартире, откуда мы с тобой приехали. И перед темкак застрелить, убийца наступил ему на руку своей маленькой ногой. Это был тотсамый мерзавец, который сегодня стрелял в Валентину.

Кира молчала. Смотрела на землю и молчала. Вообще-то мненравилось ее тяжелое молчание. Она, видимо, была сильным человеком. Не люблю,когда бабы истерически плачут. В этом всегда есть что-то театральное плюсшизофрения.

Мы вернулись в дом. Я выпил остывший чай. Она сиделанапротив меня и задумчиво водила пальцем по столу.

— Вы кого-нибудь любили? — вдруг спросила она,взглянув на меня.

— Ты думаешь, я не могу полюбить?

— Не знаю. Мне кажется, нет. Вы немного циник и, каквсе циники, любите только себя.

— Опять решила говорить мне гадости?

— Нет. Я так подумала. Вы меня извините, но почему выотноситесь к нам так… — Она подыскивала слово, даже наморщила лоб, инаконец сказала: — Бездушно.

— И тебе не стыдно мне это говорить?

— Нет, конечно, вы заботитесь о девочках, но это заботапастуха о своих коровах. Он следит, чтобы они были накормлены, чтобы нагулялимясо, дали хорошее молоко. И когда их уводят на убой, он их даже по-своемужалеет. Но растит он их не для любви, а совсем для другого.

— Тебе в МГУ поступать нужно, на философский факультет.Тоже мне, корова, — проворчал я. — Тебе не кажется, что ты слишкомсмело со мной разговариваешь?

— Нет, не кажется. Что вы мне можете сделать? Повторитьто, что было ночью? Снова ударить? Я вас не боюсь, — вдруг сказала она,глядя мне в глаза.

Это нечто новое. Такого мне не говорила ни одна женщина вмире. Я пристально посмотрел на нее. У нее красивые глаза, но почему она наменя так смотрит?

— Я вас люблю, — вдруг сказала она, и япо-настоящему испугался.

Говорят, что нужно ударить женщину, чтобы она тебя полюбила.Сколько я знаю сутенеров, которым нравится прибегать к подобному методу, чтобыпривязать к себе женщин еще сильнее. Самое интересное, что и женщинам этодоставляет удовольствие. Может, побои сутенера делают их ближе к нему, словнопривязывают женщин к человеку, который заботится о них? Не знаю, я никогда неприбегал к подобным методам. Я вообще старался не бить своих женщин. И перваяженщина, которую я ударил, вдруг признается мне в любви.

Конечно, я спал со многими из своих девочек, конечно, в моейжизни было несколько романтических историй, но чтоб такое! Я сижу за столом —сорокалетний сутенер со стажем — и смотрю на девочку, сидящую напротив меня.Благодаря моим трудам у нее уже было мужчин двадцать или тридцать. Я видел, какона «работает», видел, как ей противны подвыпившие мужики. И вдруг онапроизносит такие слова… Прибавьте к этому наш сегодняшний утренний разговор. Ине забудьте, что она спасла мне жизнь.

Я сижу за столом и чувствую себя не в своей тарелке. Дляменя ее признание — событие даже большее, чем убийство человека. Того мерзавца,который в меня стрелял, я прикончил с удовольствием и нисколько об этом нежалею. Но сейчас я не знаю, как себя вести. Впервые в жизни не знаю, как вестисебя с женщиной.

— У нас была тяжелая ночь, — сумел выдавить я изсебя, — потом, очевидно, сказалась и твоя реакция. Некоторым женщинамнравится, когда их бьют. Это такой мазохистский комплекс. Кроме того, тыувидела, что я убил человека. И все это, видимо, подействовало на твою психику.Ты видишь, я разговариваю с тобой откровенно. Поэтому выбрось эти глупости изголовы.

— Я не мазохистка, — упрямо говорит этадурочка, — и мне не нравится, когда вы ведете себя, как скотина. Но когдавы застрелили мерзавца, я обрадовалась. Я испугалась, что он вас убьет.

— Прекрасно, — пробормотал я, — хорошо, чтоты успела крикнуть.

— Вы никогда не любили? — она отвергает мойернический тон.

— В молодости, — говорю я, вспоминая свою первуюлюбовь, — это была девочка из нашего класса. Мы дружили до восьмогокласса, а потом я узнал, что она тайком целуется с моим другом. И мы с нейпоссорились.

— И с тех пор вы ненавидите женщин?

— Из тебя не получится последовательницы Фрейда, —улыбнулся я. — Не нужно все трактовать так примитивно, — у меня быломного женщин. Просто моя жизнь сложилась так, что я стал сутенером. Иначе я несмог бы зарабатывать себе на хлеб. Когда я приехал в Москву, то довольно быстропонял, что никому здесь не нужен. И мои знания никому не нужны. Зато всем моимзнакомым мужчинам нужны были девочки для свиданий. И конечно, друзья, которыемогли этих девочек обеспечить. Я начал налаживать связи, выяснял адреса,организовывал встречи, снимал квартиры. В общем, постепенно втянулся и сталзаниматься тем, чем занимаюсь. Поэтому Фрейд тут ни при чем. И моя перваялюбовь тоже не имеет к этому никакого отношения.

— Вы циник, — снова сказала она, — я этодавно поняла.

— Может быть, тебе лучше вернуться к тетке? —вдруг неожиданно даже для самого себя спросил я.

— Нет, — сказала она, качая головой, — ужепоздно. Я стала совсем другой. Я не смогу жить, как раньше.

Она была права. Я знал, что она права. И поэтому я молчал.Молчал и смотрел на нее. А она вдруг поднялась и спросила:

— Вы можете меня поцеловать? Или вам противно?

Какая глупость. Почему мне должно быть противно ее целовать?Но мне не нравятся эти романтические бредни. Но с другой стороны, она сегодняспасла мне жизнь. Я поднялся, шагнул к ней и осторожно поцеловал ее в губы.

— Утром вы были другим, — прошептала она.

Непонятно почему, но я почувствовал легкое волнение.Вообще-то я сам учу своих девочек изображать страсть и легкую влюбленность.Многим клиентам нравится, когда девочки в них немного влюблены. Во времявстречи разыгрывается некая драма и акты следуют один за другим: встреча,влюбленность, свидание, разрыв. Но зачем ей притворяться передо мной? Онанеожиданно дотронулась до меня. Я чувствовал себя как последний дурак. Я ведьнасиловал ее еще несколько часов назад, причем делал это грубо, сознательнодоставляя ей страдание. А сейчас она сама тянется ко мне? Может быть, Фрейд былне таким уж идиотом? Я позволил ей делать все, что она хочет. Может быть, онаискала в этом спасение? Может быть, нам обоим нужно было успокоиться? Нанесколько часов мы забыли обо всем. Честное слово, я забыл даже о своем деле! Ио том, кто именно был рядом со мной. Я обо всем забыл. Но меня заставили вспомнить.