На сайте больницы он поискал знакомые фамилии, но, странное дело, не нашел ни одной. Может такое быть, чтобы сменился весь персонал? Или у него снова амнезия? Он ведь этого добивался, сам хотел не помнить, сам мечтал вычеркнуть этот постыдный эпизод из своей врачебной практики.

Он вышел из номера, заглянул в лифт, который все еще стоял на его этаже. Придерживая ногой дверь, норовившую закрыться, нашел визитку Ивана Степановича. Вернулся в номер.

Тот в момент сообразил, кто звонит.

— Персонал весь сменился, это да. Главврач там полгода как новый. Прошелся частым гребнем по твоим бывшим коллегам, Валентиныч. Ничего, что я на «ты»?

— Нормально.

Новиков поморщился: от нормы далеко. Но решил терпеть.

— А наш с вами общий знакомый, в смысле ваш родственник… — Он закатил глаза, отругал себя за нерешительность. — Слышал, после моего отъезда у него все сложилось замечательно?

— Так это когда было, Валентиныч? Было нормально, сейчас нет.

— А что случилось?

— Так сколько веревочке ни виться… Слушай, давай не по телефону, а? Как-то не солидно такие темы обсуждать по трубе. — Иван Степанович понизил голос. — Может, вечерком посидим у меня, а? Или давай в ресторане прямо здесь. Хорошая кухня, да!

— Хорошо, давайте в ресторане при отеле. В семь вас устроит?

Его все устраивало. Новиков в который раз поморщился.

Да, он терпеть не мог разговоров с малознакомыми людьми в приватной обстановке. А уж с людьми, посвященными в историю его грехопадения… Свое тогдашнее малодушие он именно так и называл, грехопадением. Но выбора не было. Других жаждущих делиться информацией не оказалось.

Он глянул на часы. До встречи в ресторане больше трех часов. Решил пройтись по городу. Надо все-таки завернуть в ту больницу. Врачей, которые могли бы его помнить, нет, но, может, кто из медицинских сестер остался? Помнится, ему все строила глазки сестра-хозяйка хирургического отделения. Засидевшаяся в девках особа из кожи вон лезла, чтобы затащить его в койку. Однажды прижала в темном углу, обдала запахом мятной жвачки:

— Хочешь меня, практикант?

Он не был практикантом, о чем ей немедленно сказал. И попросил больше не задавать подобных вопросов.

— Почему? — Она выгнула брови, выщипанные в ниточку.

— Это неприлично, — пробормотал тогда Новиков и вспыхнул.

— Ой, умора! — Пышногрудая сестра-хозяйка взвизгнула и пошла по коридору, оглушительно хохоча.

Как же ее звали? Кажется, Надеждой. А прозвище Умора, потому что она без конца восклицала: «Ой, умора!»

На маршрутке он доехал до остановки «Городская больница», завернул в магазин, купил коробку конфет. На тот случай, если остался кто-то из сестер.

— Вы к кому? — Его остановили прямо у дверей хирургического отделения. Молодой доктор в голубоватом халате и шапочке смотрел весьма недружелюбно. — Если снова собираетесь допрашивать Саврасых, я запрещаю!

— Простите, я не…

Его приняли за полицейского? Может ли такое быть?

— Еще раз вам говорю: он очень слаб. Тяжело перенес операцию, сейчас подключен к аппаратам. Что вам еще нужно услышать, чтобы оставить его в покое до выздоровления?

— Простите, я не… — Он снова попытался вставить хоть слово в монолог сердитого доктора.

Но тот как и не слышал. Выговаривал, стыдил. Призывал к состраданию.

— Да что же такое! — наконец перебил Новиков. — Я знать не знаю, кто такой Саврасых. И я не из полиции.

— Что? — Доктор как будто споткнулся. — Как не знаете?

— Да никак.

Новиков развел руками. Белый халат, наброшенный на плечи, съехал. Он тут же принялся его поправлять. Неуклюже зажал коробку под мышкой.

— Стал бы я подследственному конфеты покупать, — фыркнул он, затягивая под подбородком завязки халата-накидки. — Теперь понимаете, доктор?

— А к кому вы? — чуть мягче поинтересовался тот.

Опустил глаза: придраться не к чему — на ногах у посетителя бахилы. Снова поднял глаза на Игоря.

— Мне нужна Надежда. Работала здесь такая сестрой-хозяйкой. У нее еще присказка любимая была: «ой, умора». Ее так и звали — Надя Умора. Не знаете, она сейчас работает? — Новиков постарался улыбнуться как можно более дружелюбно.

— А что ей сделается! — Доктор неожиданно подмигнул ему. — Вот Надежда обрадуется такому гостю.

Игорь промолчал, дежурно улыбнулся. Если этот хирург принял его за Надиного воздыхателя, так тому и быть.

— Так я могу ее увидеть?

— Заходите, она должна быть у себя. — Он по-свойски толкнул Игоря в плечо. А потом шепнул на ухо такое, что заставило спину Игоря покрыться мурашками: — Неужели она вас уговорила?

— Уговорила на что? — тоже шепотом спросил он, следуя за коллегой по коридору.

— Взять ее в жены. У Наденьки идея фикс — выйти замуж. А вот и она. Надежда! — громко окрикнул он даму внушительных габаритов, только что вышедшую из кабинета. — К тебе гости, Наденька!

То обстоятельство, что Наденька была на полтора десятка лет старше, чем он сам, доктора, кажется, не смущало. Он над ней просто смеется, понял Игорь. Надо же, ему вдруг стало ее жалко. Не такое уж постыдное желание. Человек хочет завести семью — разве это грех? Грех — говорить, что любишь, ненавидеть мать своего жениха и бегать в свободное время на свидания с другим.

Вспомнил Ольгу и даже выругался про себя. Дал ведь себе зарок не думать о ней. Обещал себе вычеркнуть ее из памяти. Но воспоминания все равно возвращались — и хорошие, и плохие, и совсем уже гадкие. В последнее время они почти не виделись. По слухам, Ольга собиралась уходить в другую клинику. Оттуда, твердили те же всезнайки, был тот самый тип, с которым Новиков, сам того не зная, ее делил.

— Гости? Ко мне?

Надежда за эти годы почти не изменилась, разве что на бедрах и на груди прибавилось складок. Повернулась к ним, уперла руки в бока, пару минут разглядывала гостя. И вдруг в глазах вспыхнуло.

— Практикант, ты?

— Я, Надежда. Только я не был практикантом.

Игорь неожиданно рассмеялся: он сейчас слово в слово повторил то, что сказал ей несколько лет назад в этом же коридоре.

— Да знаю я! Ой, умора! Сколько же лет прошло? Дай хоть обниму тебя, что ли!

Широко раскинула полные руки, пошла на него. Обхватила за плечи, прижалась всем телом, качнулась из стороны в сторону. Ее дыхание по-прежнему пахло мятой.

— Надо же, умора просто. Сколько лет, сколько зим. Думала, не увижу тебя никогда, практикант. — Надя отстранилась, обласкала взглядом его лицо. — Ишь, холеный какой стал. Работаешь? Где сейчас? Тот поганый случай не сломал тебе жизнь?