материей, украшенной гербами и другими символами. Для заупокойной мессы в церкви сооружают особый балдахин, который с подачи иезуитов превращается в XVII в. в пышный катафалк. Бедняков могли нести на кладбище в «наёмном» гробу, специально предназначенном для этого, там тело вынимали и хоронили в общей могиле.

Отказ от созерцания лица и тела не означал анонимности — наоборот. Со второй половины XIV в. делают надгробные изображения богатых людей, которые имеют портретное сходство. Считается, что одним из первых надгробий-портретов стала статуя Карла V, умершего в 1380 г. Позднее довольно широко распространяется практика снятия посмертных масок. Их используют скульпторы для создания надгробных памятников. В XVII в. они снимаются уже заранее, то есть прижизненно. Отметим, что обычай снимать посмертные маски с великих людей сохранится вплоть до наших дней. Всё это свидетельствует о желании «быть», таком важном для людей эпохи Возрождения, о стремлении оставить для потомков нечто нетленное, выражающее индивидуальность человека и хранящее память о нём.

Символом похорон становится торжественная траурная процессия. Распоряжения о её составе и маршруте движения содержались в завещании, при этом престижным считалось собрать как можно большее число участников шествия. Несение тела возлагалось на монахов и священников, кроме них приглашали бедняков и нищих, а также детей-сирот или учеников благотворительных школ. В завещании оговаривались расходы на похороны, скрупулезно перечислялись даже самые незначительные статьи, вплоть до того, сколько факелов и свечей предстоит нести, какую милостыню подать каждому бедняку. Конечно, пышные и дорогие похороны устраивались для сильных мира сего, и их великолепие свидетельствовало о статусе человека в обществе.

Важное значение приобретают траурные ритуалы. Скорбь — возможно, нередко бывавшая искренней — демонстративно выставлялась напоказ. Эти траурные обряды обладали культурной ценностью. Она состояла в том, отмечает Й. Хёйзинга, что «они облекали несчастье в форму, которая преобразовывала страдания в нечто прекрасное и возвышенное». Великолепие и пышность зрелища показывали, насколько родственники убиты горем. Соблюдение траура превращалось в спектакль, в котором степень проявления скорби зависела от места усопшего и его родственников на социальной лестнице.

Королева Франции в течение года не должна была покидать покоев, где ей сообщили о смерти супруга, а принцессы — всего шесть недель. Им полагалось находиться в постели, будучи полностью одетыми. Знатные дамы не вставали с постели в течение шести недель из-за траура по мужу и всего девять дней — по отцу или матери. Естественно, что соблюдался только официальный протокол. Затворничество не означало, что дамы действительно пребывали исключительно в одном и том же помещении. Для вдов из более простых слоёв был предусмотрен годовой траур по мужу, который включал в себя ношение закрытого платья, запрет на повторное вступление в брак. На практике, однако, эти требования часто нарушались. «Вдовство вдовы продолжается только один день» — гласила испанская поговорка.

Король Франции Филипп IV на смертном одре

В эпоху Возрождения в Европе возникает новая символика цвета. Ещё в XII в. испанцы одевались в черное по случаю смерти кого-нибудь из близких, но в других странах вплоть до XIV в. похоронная процессия блистала всеми цветами радуги. Чтобы почтить память усопшего, надевали самые яркие и красивые одежды, также и саван мог быть цветным, златотканым. Лишь постепенно знаком скорби становится чёрный цвет. На протяжении XIV–XV вв. встречались и многочисленные отступления — траурное платье могло быть ослепительно белым, красным, фиолетовым, в первую очередь это касалось траура в королевских семьях.

В XVI в. чёрный цвет окончательно утвердился как символ траура. Чёрной была не только одежда, ношение которой по европейскому этикету является обязательным и в наше время. В этот же цвет могли быть выкрашены мебель, дорожные кареты, попоны, флажки, знамена и штандарты, в чёрную материю драпировались покои. Этот цвет создавал прекрасный фон, подчеркивавший мрачный и аскетический характер смерти и в то же время демонстрировавший патетику происходящего действа.

Кладбище

Повышенная чувствительность и наивные суеверия отступают перед острой притягательностью того, что внушает страх. Всё, воплощённое в макабрических представлениях, собрано на кладбище, и потому людей эпохи Возрождения тянуло туда с неудержимой силой. Эти места являлись очагами общественной жизни, аналогичными античным форумам. Расширение кладбищенских функций, помимо собственно захоронений, началось ещё в Средние века. Именно тогда кладбища получили статус убежища.

Сфера деятельности мирских властей ограничивалась церковной оградой, поэтому там поселялись те, кто искал защиты. Иногда дело доходило до абсурда: так, есть сведения о кладбищах, на которых никого не хоронили, так как они были созданы специально «для укрытия живых, а не для погребения мёртвых». Укрывавшиеся устраивались в уже существовавших помещениях типа склепов, в погребальных галереях или самостоятельно возводили жилые постройки. Здесь могли селиться отшельники мужского и женского пола, прятались преступники.

На кладбищах, объединённых с церковью, проводились различные религиозные мероприятия: к примеру, отсюда шли процессии, собирался народ в дни паломничеств и проводились массовые причащения горожан, выступали странствующие проповедники. Здесь, на открытом воздухе проходило отправление правосудия — судебные заседания, испытания, ордалии и судебные поединки. Жанну д’Арк, например, судили в Руане на кладбище Сент-Уан. В позднее Средневековье место Божьего суда заняла инквизиционная процедура, пытали и допрашивали в закрытом помещении, но оглашение приговора производилось публично.

Кладбища являлись информационными центрами: население оповещалось о решениях городских властей, новых законах и указах, тут же совершали и оглашали всевозможные сделки — обмены, дарения, продажи и другие. Кроме того, вдоль погребальных галерей устанавливались лавчонки, а в дни паломничеств они превращались в ярмарку. Здесь же устраивали всевозможные празднества, танцевали, назначали свидания, прогуливались, занимались проституцией. Сюда стекался разный сброд.

Церковные соборы XV в. неоднократно запрещали это, однако тщетно. Иногда удавалось вывести за ограду рынок или суд, но, как правило, такие запреты не прекращали бурной кладбищенской жизни. Некоторые особенно популярные кладбища продолжали оставаться и в Новое время эдаким пассажем, где гуляла праздная публика. Столь шумная и активная деятельность развертывалась на фоне поистине макабрических декораций: всё происходило среди могил, а кладбищенские фрески изображали Пляску и Триумф смерти, как Кампо Санто в Пизе.

Новые захоронения все желали делать на старых, хорошо известных святых местах, и участков на кладбищах обычно не хватало. Поэтому могилы время от времени перекапывали, а кости доставали и складывали в особые места — оссуарии, где они выставлялись напоказ. Такая практика существовала на протяжении столетий. Собиранием костей могли заниматься и высокопоставленные особы, поскольку это считалось милосердным деянием. На одном из витражей XIII в. изображён Людовик Святой, собирающий в мешок кости на кладбище, и его придворные, которые держали мешок, затыкая носы и рты от мерзкого запаха.

Кости и черепа валялись повсюду, образуя «живописный» пейзаж, служа наглядным