– Какое прекрасное предложение. Мы вам напишем, когда закончим поход по тропе – пока что неясно, когда это будет.

Выйдя из кафе, мы окунулись в тепло позднего утра. Кто-то предложил нам жилье! Мы, конечно, никак не могли себе позволить заплатить пятьсот фунтов, к тому же это жилье было в другой стране, да и Мот, хотя и окреп, вряд ли сумел бы проехать шестьсот миль на велосипеде, волоча за собой каноэ. Но это было неважно – главное, что нам что-то предложили! Пусть и исходя из ошибочной мысли о том, что у нас отложена куча денег от продажи дома. Да, если бы хозяин кафе знал правду, он вряд ли позвал бы нас к себе жить. Ну и что. Даже такая призрачная возможность давала нам надежду.

Оловянный рудник Гивор действовал до 1991 года; в то же десятилетие, когда закрылись последние оловянные рудники Англии, его оборудование было выключено, а шахты затоплены до уровня моря. Горнорабочие разъехались в поисках заработка, некоторые добрались до самой Австралии, кто-то нанялся на строительство тоннеля под Ла-Маншем. С закрытием шахты закончилась эпоха, продлившаяся несколько веков – осталась в прошлом горнодобывающая история Корнуолла.

Впрочем, ненадолго. Как и многое другое в Корнуолле, рудник превратился в местную достопримечательность и теперь составляет часть «корнуольского комплекса памятников горнодобывающей промышленности». Гивор больше не производит тонны металлической руды; теперь он опустошает не недра земли, а карманы многочисленных туристов – это куда более экологически чистый и долгосрочный проект. Добыча ископаемых прекращена, а память о ней сохранилась нам на благо. В конце концов, не будь в Корнуолле оловянных шахт, мы могли бы остаться без традиционных корнуольских пирожков. Или без сериала «Полдарк»[21].

В тот день Гивор был закрыт – идеально отреставрированный, но замерший и заброшенный рудник. Пройдя мимо, мы вернулись на тропу и оказались в окружении бесчисленных развалин когда-то процветавшего производства. Полуразрушенные здания, в которых раньше располагались паровые установки, сломанные трубы – край сланца и разрухи, зона боевых действий. Битва человека с камнем оставила после себя такое опустошение, которое никогда не сгладится. Земля, поставленная на колени. Мы постарались пройти этот сюрреалистический пейзаж как можно скорее, оставив позади и его, и наслаждавшихся им туристов.

Тропа шла по берегу, но не по самым скалам, а в зарослях дрока, тёрна и ежевики; справа от нас возвышался мыс Корнуолл, увенчанный каменной трубой бывшего рудника. На старом корнуольском наречии мыс назывался Килгут Уст, что означает «гусиная спина». Мне он ничем не напомнил гуся, зато показался затерянным островом в пенистой воде на самом краю света. Еще двести лет назад считалось, что мыс Корнуолл – самая западная точка Англии. Это звание ему очень подходило: затерянный, выдающийся далеко в море, Корнуолл выглядел последним оплотом суши перед натиском открытого океана. Мы сели на вершине скалы, прислонившись спинами к камням трубы, нагретым солнцем, и стали смотреть на горизонт. На жаре ожил даже наш промокший телефон. Мыс Лендс-Энд, настоящая самая северо-западная точка Англии, был всего в нескольких милях к западу, но здесь, у трубы, создавалось полное впечатление, что мы находимся на огромном лайнере, уходящем в океан, и что западнее нас ничего быть просто не может. На трубе красуется табличка в память о покупке мыса компанией «Хайнц» в 1987 году; тогда же «Хайнц» передал его во владение Национальному фонду. Мот всегда был большим поклонником консервированной фасоли «Хайнц». Встав лицом к солнцу, которое начинало клониться к закату, и протянув руки к бесконечному небу, белому от отраженной в нем сияющей морской пены, он прокричал сквозь порывы ветра:

– Спасибо!

Даже если «Хайнц» сделал это только ради списания налогов, все равно он спас это удивительное место от застройки.

– Спасибо, мистер Хайнц!

* * *

Мыс Лендс-Энд был так близко, что, казалось, его можно коснуться рукой. Нам было отчетливо видно маяк Лонгшипс на крошечном островке Карн-Браз у самого конца мыса. Мы могли бы дойти до него в тот же день, но спешить не хотелось. Куда торопиться, если дальше нас ждет полная неизвестность? Если бы земля была плоской, она кончалась бы у Лендс-Энда.

Вечерело, мы медленно шли по тропе, почти полностью заросшей низким, жестким и колючим кустарником. Колючки отлично переносили ветер и соль, но из-за них решительно негде было поставить палатку. Немногие свободные от кустов полянки в Порт-Нанвене были уже заняты туристическими автоприцепами, поэтому мы направились в гору, прочь от каменистого пляжа, подозревая, что можем и не найти подходящего места для ночлега и будем идти всю ночь. Тропа нырнула в еще более глубокие заросли. Бросив взгляд через плечо, мы заметили пятачок зеленой травы сбоку от длинного каменного выступа, указующим перстом торчавшего из скалы Карн-Лескиз.

– Что думаешь?

– Очень незащищенное место.

По узкой тропинке мы спустились к малюсенькой зеленой полянке, на которой палатка едва поместилась, и то если не вбивать в землю все колышки с растяжками. Дальше выступ на скале заканчивался резким обрывом высотой метров двадцать, а внизу волны разбивались о камни, поднимая мелкие брызги, которые мы почти чувствовали кожей.

– Главное – ночью никуда не выходи из палатки.

– Завтра про нас будут говорить на «Пират ФМ»: «В последний раз их видели на краю Карн-Лескиз.»

Наконец солнце исчезло из виду, уйдя под воду между двумя пиками прибрежного островка Бризонс, расцветив море всеми цветами радуги, а мыс залив оттенками розового и оранжевого. Мы лежали в палатке, откинув полог, и смотрели наружу. На соседних утесах устроились на ночь чайки, начал мигать луч маяка Лонгшипс.

– А это что? Вон тот движущийся огонек – смотри, он сейчас появится из-за маяка, – оказавшись на самом краю полуострова, мы впервые увидели судоходные маршруты Ла-Манша.

– Боже мой, Мот, мы дошли. Что же мы будем делать дальше?

– Спать. Сейчас мы ляжем спать, а завтра посмотрим, что принесет нам новый день.

* * *

Я легла спать, а новый день принес нам брызги воды, которые раз за разом обрушивались на палатку. Я расстегнула входную молнию, и меня обдало очередным облаком брызг. Палатка дребезжала и трепетала на ветру. Дождя не было, хотя небо полностью затянуло бегущими облаками, а брызги, захлестывавшие палатку каждые тридцать секунд, долетали с пляжа под скалой. Мы упаковались, надели дождевики и стремглав помчались в сторону сухой земли. Атлантический океан гнал в нашу сторону нечто огромное и пугающее, но, к счастью, у нас в запасе было немного времени. К тому моменту, как мы собрали палатку, с нас капала вода, но очень быстро мы снова просохли благодаря порывам ветра, обдувавшего нас, пока мы карабкались вверх, спасаясь от волн. Все морские гребни и ложбины выбросились на берег кипящей массой белой пены. Определенно, назревало что-то нешуточное. Ветер превратил наши рюкзаки в паруса, но, на наше счастье, тропа шла вдалеке от края скал, мягко спускаясь к лагуне Сеннен. Пляж был совершено пуст, спасатели укрылись в своей хижине и захлопнули дверь, прячась от песчаной бури. Наконец припустил дождь, вначале легкий, смешанный с песком, затем яростный, почти горизонтальный, грохочущий по дождевикам, больно жалящий голую кожу. Повсюду закрывались двери, захлопывались ставни, вся деревня задраивала люки. Мы нырнули в кафе и уселись у окна. Теперь только тонкое стекло отделяло нас от чудовища, завывавшего на улице.