длинная цепочка страхов. Я снова и снова прокручиваю слова Одинцова. То, что он сказал про Марка… Какова вероятность, что это может быть правдой?

Все слишком запутанно.

Подавленность возвращается, а решение приехать к Валиеву теперь кажется самым глупым. Но дело сделано, я уже стою у парадной, смотрю в камеру домофона и не могу поверить, что вообще на такое решилась. Глупо и необдуманно.

Ноги сами ведут меня к лифту. Голова отключается. На первый план выходят рефлексы. Тут остановиться, нажать кнопку, переступить порожек, посмотреть на Марка, который удивлен не меньше, чем я сама…

В квартире тихо. А взгляд Марка вгоняет в краску. Слишком у него выверенные движения. Слишком правильные интонации. Все это похоже на спектакль. Почему-то все это я начинаю подмечать именно сейчас. Складывается впечатление, что он полностью пропитан ложью.

Может быть, он действительно имеет на меня виды лишь в определенной плоскости? Иначе зачем это все? Валиев непохож на человека, которому нужны отношения, тем более серьезные. Так, девочка на пару-тройку недель, чтобы скоротать ночи, пока не надоест и ей на смену не придет другая.

Хочу ли я быть такой девочкой? Определенно нет.

Он может быть сколько угодно милым и красноречивым, но в один прекрасный момент это закончится. Сейчас я знаю одно – любые отношения с Марком не пройдут для меня бесследно. Я это чувствую. Понимаю, что меня к нему тянет. Как бы я ни твердила себе обратное, механизм уже запущен и столкновение почти неизбежно.

Нужно уходить. Нет, нужно бежать!

Я принимаю это решение, сталкиваясь с Марком глазами. Он смотрит выжидающе, от его взгляда веет теплом, и это подкупает. Не меня, а мой внутренний мир, который до сих пор верит в розовых единорогов и в ту самую – истинную, настоящую любовь.

Мы перебрасываемся парой фраз, и, вопреки всем своим протестам, я безвольно снимаю пуховик. Что-то в его голосе меня снова подкупает. Я начинаю склоняться к тому, что он может быть искренним.

Когда мы оказываемся на кухне, повисшая в воздухе неловкость троекратно увеличивается в размерах. Марк что-то спрашивает, я отвечаю не задумываясь, цепляясь за принесенный пакет, как за спасательный круг. Пока я вытаскиваю баночки, чувствую себя на чужой территории в безопасности.

Только вот вихрь, с которым Марк оказывается рядом и впивается в мои губы, сносит все рамки и устои к чертям.

Несколько минут сумасшествия, за которым следует взрыв.

Мои ступни отрываются от пола. Марк усаживает меня на столешницу, продолжая напирать, теперь даже сильнее. Более глубокий поцелуй, более спутанные мысли и застрявшее в груди щемящее чувство, которое приводит меня в себя. Возвращает в реальность, не давая до конца раствориться в ласках его рук.

Огромный, мигающий красным восклицательный знак со словом «опасность».

Все, что сейчас происходит, похоже именно на то, что ляпнул Одинцов.

Валиеву не нужна моя глупая забота. Ему нужно мое тело.

– Я пришла не спать с тобой, – впиваюсь ногтями в его плечи, пытаясь прекратить все это сейчас же. – Принесла суп и… хотела позаботиться. Позаботиться, а не прыгать в постель…

На последних словах в горле встает ком. Мои руки ослабевают и безвольными плетьми падают вниз. Накатывает отчаяние. Приходится сделать усилие, чтобы собрать пальцы в кулаки.

Картинка размывается. Я чувствую выступившие слезы и ненавижу себя за это.

Это же такой позор – разрыдаться перед каким-то парнем.

Нужно собраться. Но вместо этого я вздрагиваю. Марк касается моего лица, приподымает подбородок, заглядывая в глаза, полные слез. Читающееся в его взгляде сожаление делает еще хуже. Я больше не могу держать себя в рамках и начинаю открыто плакать, чувствуя, как по щекам катятся соленые слезы.

Проявление чужой нежности и заботы всегда было триггером. Холодная семья взрастила во мне страх к таким простым вещам, как проявление чувств.

Я стекаю со столешницы, пользуясь его замешательством, и практически усаживаюсь на пол. Марк опускается передо мной на корточки следом, видимо, все еще стараясь уловить нить происходящего.

А меня бесит то, что он ни черта не понимает! Разве это не очевидно? Я все знаю, Валиев. Все твои мотивы и намерения мне известны и ни капли не импонируют.

Я как полная идиотка приперлась сюда, чтобы поддержать тебя, а ты только и думаешь о том, как залезть ко мне в трусы.

Его взгляд мечется по моему лицу, рука взметается в воздух и взлохмачивает короткостриженые волосы. Он хмурится. Его брови сползаются к переносице, где мгновенно появляется небольшая складка.

– Расскажешь? – он касается моего плеча, но сразу убирает руку, стоит мне проследить за его движением. – Е-ва…

– Мне нужно домой, – растираю слезы по лицу рукавом водолазки и предпринимаю попытку встать.

Марк мгновенно прижимает меня обратно к полу, не давая подняться.

– А мне нужно понять, что происходит.

В его интонации нет злости или раздражения, скорее, огромная озабоченность происходящим. Он, видимо, действительно пытается понять…

– Я тебе не подхожу. Ты мне тоже. Что непонятного?

– И рыдаешь ты, видимо, именно из-за такой вот жизненной несправедливости, да? – он отшатывается и вот теперь говорит немного резковато.

– Думай как хочешь.

Я снова хочу сбежать. Спрятаться. Говорить о чувствах у меня нет никакого желания. Я начинаю злиться и больше не хочу с ним ничего обсуждать. Откровенничать – тем более.

Марк вырастает надо мной и протягивает руку. Я смотрю на его пальцы и, проигнорировав жест любезности, оттолкнувшись ладошками от пола, поднимаюсь на ноги.

Валиев сжимает губы в тонкую полоску и втягивает правую щеку, явно прикусывая ее зубами изнутри.

– Ты права, – он кивает. – Понимать тебя я не обязан. Ты хотела идти? Проваливай.

Марк пинает табуретку и с мрачным видом выходит из кухни, оставляя меня там одну.

Мне снова хочется разрыдаться, только теперь громко, ни от кого этого не скрывая. Я просто одержима этим желанием, но, вопреки подтруниванию разума вроде: «Расплачься! Он вернется, и вы поговорите. Ты же этого хочешь! Не ври себе», – я шмыгаю носом и, обняв плечи, шагаю в прихожую.

Где-то в глубине квартиры слышатся голоса, будто Марк включил телевизор или запустил видео на ютубе. Поворачиваюсь на этот шум и, снова всхлипнув, натягиваю пуховик. И чего я добилась? Хотя вопрос нужно ставить по-другому: чего я вообще хотела?

Промолчать? У меня получилось. Теперь я могу молчать сколько хочу.

Не верить ему? С этим точно отлично справилась, теперь это не имеет никакого значения, и что-либо доказывать он мне не будет.

Потоптавшись на месте и надев сапоги, поворачиваю дверную защелку и выхожу в