Я так же обнаружила в предпоследнем ящике его стола наполовину завершенный отчет обо мне.

«Высокомерие Поклонской делает наше сотрудничество почти невозможным…», — говорилось там.

Я улыбнулась и сунула бумагу в коробку. Мне хотелось, чтобы он помнил об этом времени так же ясно, как сейчас.

Внезапно я ощутила болезненный спазм в животе, когда посмотрела на пластиковый ящик, наполовину заполненный личными вещами Гребцова. Поперек горла встал горький ком, когда я поймала себя на мысли, что хочу немедленно вытащить все из коробки и разложить обратно по своим местам, спуститься вниз и схватить Сашу за грудки, чтобы хорошенечко встряхнуть и вправить ему мозги.

Рассеяно моргнув, я приложила усилия, чтобы сосредоточиться на перелистывании бесчисленных записок на его столе. Взяв один из листочков, случайно задела ребром ладони компьютерную беспроводную мышь, и монитор включился.

Я простояла около минуты, рассматривая фоновую заставку в виде совместной фотографии с коллективом. И по-прежнему я находилась в центре снимка, широко улыбаясь на камеру.

Я повторно удивилась, почему он выбрал именно эту мою фотографию. Наверное, у него имелось в запасе бесчисленное множество других снимков с сотрудниками, на которых я выглядела намного лучше. На этой же шляпа едва прикрывала ужасную ошибку многолетней давности, заключавшуюся в светлых прядях волос, и в тот день мне пришлось давить из себя улыбку, чтобы не испортить кадр.

Пикник, на котором мы собрались, совпал с нашей с Игорем годовщиной. Это было мое первое неофициальное мероприятию по сплочению коллектива, поэтому я намеревалась доказать, что отлично вольюсь в компанию. Так что я покрасила волосы, купила новую одежду и отчаянно пыталась изображать усовершенствованную версию самой себя — счастливую, успешную женщину на потрясающей должности, — только чтобы с треском провалиться.

Наступила ночь, и все собрались у большого костра, чтобы петь песни и громко смеяться, попивая крепкие напитки. Я воспользовалась первой же возможностью, чтобы ускользнуть ото всех. Нашла небольшой клочок пустого пляжа и спряталась там, вспоминая мужа и рыдая навзрыд.

К счастью, никто не обнаружил моей пропажи… Что ж, никто, кроме одного-единственного человека.

Я слышала его присутствие рядом. Он не приближался ко мне, не пытался выяснить, что так сильно меня расстроило. Незнакомец, лицо которого скрывала ночная тьма, не нарушал дистанции и после того, как я проплакала добрых двадцать минут. Я понимала, что если бы мужчина сказал мне хоть слово, я бы послала его, не заботясь о том, угрожало бы это моей работе или нет.

Но человек, мой неизвестный компаньон, был молчаливым и неподвижным слушателем, в то время как я захлебывалась слезами, брызгала слюной и издавала всевозможные отвратительные звуки. От него не исходило ни звука. Единственное, что он сделал в ту ночь, — накинул свою куртку на мои плечи, заметив, что я начала дрожать на холодном ветру.

В конце концов, его присутствие оказало успокаивающей эффект и смогло осушить мои слезы, окутать чувством безопасности. Мы сидели вместе на берегу, в абсолютной и нерушимой тишине. Музыка и болтовня коллег звучали фоновыми помехами и вскоре вовсе исчезли. Я была так благодарна ему за то, что он составил мне компанию, за искреннюю заботу и сочувствие. Я собиралась поблагодарить его, однако неизвестный ускользнул с пляжа прежде, чем способность произносить слова вернулась ко мне. Он поднялся с песка, отряхнул штаны и ушел, пока я тщетно пыталась придумать нужные слова. Они застряли у меня в горле и капали ядом в самое сердце, чтобы так и остаться не озвученными.

В доказательство того, что этот человек не являлся плодом моего воспаленного воображения, у меня осталась его куртка, которую я так и не сумела вернуть. Никто из мужчин из моего отдела не назвался владельцем одежды.

Я перевела взгляд со своей фигуры на фотографии и посмотрела на неизменно серьезное лицо Саши в углу. Потянувшись к экрану, провела большим пальцем по знакомой с виду шерстяной куртки, которая была на нем…

Ах ты ж сволочь, Гребцов. Я должна была догадаться.

И почему я не заметила этого раньше?!

Удивительно, с какой естественной простотой возникла картинка в голове, когда обнаружилась недостающая деталь пазла. Как правильно было осознавать, что в ту ночь именно Гребцов находился рядом со мной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня будто ударило кувалдой.

Я застыла перед его компьютером, парализованная накатившими размышлениями. Словно свинцовые гири тянули мои конечности вниз, деля меня неспособной двигаться, дышать, даже моргать.

Почему он молчал, когда я искала владельца оставленной вещи?

Почему бездействовал, замалчивал свой добрый жест целые годы?..

С огромным трудом справившись со сковывающим шоком, я вышла из кабинета, оставив коробку на столе.

Я побежала по коридору, притягивая к себе вопросительные взгляды слоняющихся сотрудников. Я скинула каблуки, которые мешали передвигаться с большей скоростью, и обнаружила себя смеющейся, когда встречала обеспокоенные выражения лиц коллег.

— Все в порядке, Лолита? — спросил кто-то.

— А она точно больна гриппом? — бормотал другой голос.

У меня не хватило терпения дождаться лифта, поэтому я понеслась по ступенькам вниз, минуя лестничные пролеты один за другим. Я неслась с астрономической скоростью, и даже если бы лестница внезапно загорелась под моими босыми ступнями, пламя не остановило бы меня.

Наконец, я добралась до вестибюля. Я не видела людей, мимо которых пробиралась к Гребцову. Я видела только его, прислонившегося к бетонному столбу и что-то просматривающего в телефоне. Время от времени он поднимал голову, чтобы оглянуться.

Он заметил мое присутствие и вопросительно приподнял бровь, наблюдая, с какой молниеносностью я приближалась к нему. Саша тут же убрал телефон в карман пальто и развернулся всем телом в мою сторону. Он шагнул ко мне. Я врезалась в него с ошеломительной силой, едва не сбив с ног. Но Саша удержал равновесие и захрипел, когда я крепко обвила его шею руками.

— Лолита… что ты… Что с тобой?

— Я рада… я очень рада… — запыхаясь, начала говорить со скоростью света, — я рада, что ты — это ты…