– Ладно, – она подалась вперед и потрепала меня по руке, – ты моего волчонка два раза с того света вернула. Без тебя он бы не выжил и уж я точно тогда бы уже в земле лежала, не пережив такой потери. А все остальное, – махнула она рукой, – это вечные распри ведьм, вервольфов и фэйри. На этом не нужно заострять внимание. Я уже повидала много чего на своем веку, поэтому на некоторые вещи смотрю как на само собой разумеющееся.

– Спасибо вам, – проговорила я, чувствуя, как на глаза набегают слезы.

– Так, не реви. Мы, вервольфы, не любим, когда при нас плакать начинают, – скривилась она. – Ты мне лучше скажи, чего бледная-то такая вернулась после поездки с моим сыном? Куда он таскал тебя ни свет, ни заря?

– В Инсарион. Лазарет ваш, ну и приют. Там лечить пришлось двоих, но нейтрализовать такого рода яд всегда очень тяжело. Вот немного и устала.

– И более ничего? – строго спросила она.

– Нет, – выдавила я из себя улыбку, решив не затрагивать тему Мортэм, ведь если эта женщина ничего не говорила о ней, значит и не знала, Радан ведь явно говорил о скрипке лишь королю.

– Ты не бойся его, – помолчав проговорила она. – Он хоть и чертяка еще тот у меня, но девчонку не тронет. Уж я-то знаю. Да ты и сама это, скорее всего, на подсознании уже знаешь, – усмехнулась она. – Не просто так ведь так уверенно чувствуешь себя подле него и Мортэм отказываешься отдать королю нашему. Да, и про Мортэм знаю, – повела бровью, окинув меня взглядом, в котором читалось недовольство за то, что я от нее пыталась что-то скрыть. – Есть у меня одна вещица, которая помогает слышать то, что должно быть сокрыто от ушей посторонних. От Эфириаль досталась, – поддела она висевший на шее невзрачный кулон округлой формы с изумрудом по центру. – Правда использовать ее можно не так часто, как хотелось бы. Поэтому берегу силу этого кулона как зеницу ока. Когда тебя привезли полумертвую и спустя час где-то приехал сюда наш король, я была бы не я, если бы не попыталась узнать больше того, что сказал мне сын.

– Может дадите совет? – осмелилась я просить ее, видя, что она не настроена ко мне враждебно.

– Совет, – женщина облокотилась на спинку кресла. – Я здесь не советчик тебе. Скажу отдать Мортэм, значит буду блюсти свои интересы, скажу не отдавать, значит пойду против своего народа. Тут ты неси уже эту ношу, коль взяла ее на себя. Одно только могу сказать точно, Радан-то тебя не тронет, не причинит боль, а вот король не знаю. Вроде и шкурка у тебя ценная, если обменять тебя на тех, кто там на ваших землях в темницах гниет, а вот по сравнению с Мортэм – это чистой воды пустяк. Что такое несколько жизней по сравнению с подавлением армии фэйри? Ничто.

– Значит ничего хорошего меня не ждет, – усмехнулась горько я. – Я не отдам им Мортэм. Эта дрянь в кои то веки обрела себе темницу в виде моего тела. Зачем наделять ее жизнью заново?

– И то верно. Когда тебя не станет, Мортэм тоже канет в небытие. Благое намерение, да только чревато оно для тебя. Ладно, не будем заранее пророчить. А теперь ступай, отдохнуть тебе надобно. Столько всего за прошедшие несколько дней на твои плечи хрупкие навалилось.

Я поднялась со стула, затем уже в дверях спросила:

– А можно мне в комнату Эфириаль зайти? Ту, где она работала над зельями всякими. Марушка сказала, что помещение закрыто с того самого дня, как не стало вашего отца.

– Можно, конечно, – махнула рукой женщина. – Ты там как рыба в воде будешь. Там столько дряни всякой ведьмовской, что не передать. Скажи Марушке, что я позволила войти в комнату. Пусть отопрет ее.

Поблагодарив, я вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Затем спустилась на первый этаж и нашла там горничную, которая с неизменным пренебрежительным видом отвела меня в мастерскую ведьмы. Едва только я вошла внутрь, как мой нос зачесался от обилия пыли, которую поднял влетевший в приоткрытую дверь свежий ветерок. Расширенными от интереса глазами я окинула взглядом эту святая-святых целителя того времени, в которое жила Эфириаль. Огромный дубовый стол по центру, уставленный колбами, в которых на стенках остались следы высохших зелий, покрытые паутиной и пылью пучки трав на веревке у одной из стен, огромный закопченный камин, в глубине которого висел потемневший чан, зашторенные темными льняными занавесками окна, огарки свечей в высоких подсвечниках и обилие ингредиентов в бесконечных рядах пузырьков, которые стояли на высоченном стеллаже, занимавшем все пространство боковой стены комнаты. Подойдя к столу, я взяла в руку одну из колб и тотчас же вернула ее назад, учуяв даже в высохшей емкости запах мышьяка. Затем отодвинула шторы и распахнула ставни, впустив в комнату свежий воздух. Обернувшись, повела бровью, понимая, что прежде чем здесь можно что-то начать творить, нужно привести это место в более-менее нормальный вид. Подойдя к стеллажу, я окинула его взглядом и поняла, что в коллекции Эфириаль было все, что только можно было себе вообразить – начиная от когтей тритона и заканчивая…пудрой с крыльев фэйри. Нахмурившись, я протянула руку к большой баночке, в которой сквозь пыльный налет поблескивала эта самая пыль. Вытерев емкость рукавом, я увидела внутри свернутый в рулончик пожелтевший лист бумаги, перевязанный нитью, а на дне сантиметровый слой пудры с крыльев. Вернувшись к столу, поставила на него банку и едва смогла открыть заржавевшую крышку. Запустив внутрь пальцы, извлекла бумагу. Покрутив ее в руках, стащила нитку и развернула. Записка. Едва только начала читать, как мне понадобился стул, поскольку почувствовала в коленях дрожь такой силы, что едва смогла устоять на ногах.

«Эфириаль, в девичестве фон Крипт».

– О боги, Эфириаль! – у меня уже тряслись не только коленки, но и руки, державшие письмецо с рядами наполовину выцветших строчек. – Фон Крипт. Татиса твоя дочь. Ту, которую ты якобы оставила, чтобы быть с дедом Радана. Вот в чем дело! Она мстит вервольфам, поэтому и помогает фэйри.

Свернув быстро письмо, я запрятала его в карман платья. Затем перевела взгляд на банку, в которой лежала пыльца крыльев.

– Ты явно не просто так письмо сюда положила, – задумчиво протянула я, взяв щепотку сверкающего вещества и растерев его пальцами. – Но не написала, боясь, что кто-то предотвратит то, что можно сделать из этого. Но что?

Закупорив банку, я вернула ее обратно на стеллаж. Затем обошла комнату еще раз, заглядывая в каждый ящичек стола, внимательно осмотрев пол под ковром и пошарив руками на верхней пустой полке стеллажа. Ничего не найдя, я взяла со стола небольшую книгу, в которую Эфириаль явно записывала свои рецепты, и направилась прочь из комнаты. Вернувшись к себе, оставила книгу на столе и пошла принимать ванную, поскольку за прошедший день, казалось, была пропитана помимо пыли еще и чьей-то болью, которая просто резонировала в моем теле, заставляя чувствовать ужасную усталость.

Переодевшись в приготовленное для меня Марушкой новое платья, я почувствовала себя лучше. Заколов волосы, взялась за книгу Эфириаль и села подле стола, пытаясь разобраться в нечетких записях красивого ровного почерка. Сотни рецептов были написаны рукой той, которая явно еще и обладала даром предвидения, раз смогла предсказать то, что спустя столько десятилетий в ее комнатушку войдет девушка, которая окажется почти в таком же положении, как и некогда оказалась сама Эфириаль. Листая пожелтевшие хрустящие страницы, я то и дело хмурилась, поняв, что ведьма пыталась создать что-то одно все это время, ведь в каждой записи фигурировала эта дурацкая пыль с крыльев фэйри. Обведенные и зачеркнутые записи чередовались с какими-то символами явно темной стороны магии. В какой-то момент меня осенило – не могла она создать то, что пыталась, в ней не было темной магии, она ведь была чистокровной и темные знания были закрыты для нее. Символы…откуда она знала их? Такая информация могла быть только в родовом гримуаре темных ведьм, но в мастерской я его не видела. Пролистав до конца книгу, я на последней странице увидела обведенную дату и какой-то рецепт, один из ингредиентов которой был записан под знаком вопроса, а второй не дописан и пара букв обрывалась длинным росчерком чернила, переходящего в элемент какого-то символа.