Они подошли к первому острову; за зеленым поясом пальм виднелись лесистые холмы и лепящийся вдоль залива городок. Тереза и Тони сошли на берег купаться. Тереза плавала плохо, нелепо высовывала голову из воды.

— В Тринидаде по-настоящему негде купаться, — объяснила она.

Они полежали на твердом серебристом пляже; затем Тони нанял тряскую двуконку, и они отправились в город мимо жалких развалюх, из которых выскакивали черные мальчишки — попрошайничать или покачаться на оси среди клубов белой пыли. Обедать в городе было негде, и на закате они вернулись на пароход. Пароход стоял на рейде, но в перерывах, когда не работала лебедка, на палубу, куда они вышли после обеда, с улиц доносились болтовня и пение. Они стояли, перегнувшись через перила, и Тереза взяла Тони под руку, на палубах кишели пассажиры, коммивояжеры и чернявые человечки со списками грузов. Танцев в этот вечер не было. Они поднялись на шлюпочную палубу, и Тони поцеловал Терезу.

Доктор Мессинджер вернулся на борт последним катером. Он встретил в городе знакомого. Ему в высшей степени не нравилась растущая дружба Тони и Терезы, и в качестве предостережения он рассказал Тони, как его друга пырнули ножом где-то на задворках Смирны; вот, мол, что ждет тех, кто путается с женщинами.

На островах налаженная жизнь корабля расстроилась. На смену одним пассажирам пришли другие; черный архидиакон, пожав руки всем пассажирам, сошел на берег, в последнее утро его жена, потрясая кружкой, призывала жертвовать на ремонт органа. Капитан так ни разу и не появился в столовой. Даже первый приятель Тони прекратил переодеваться к обеду; в каютах стояла страшная духота: их весь день держали закрытыми.

На Барбадосе Тони и Тереза снова купались, потом объехали остров, посещая похожие на замки церкви. Обедали они в загородной гостинице, высоко над морем, ели летающую рыбу.

— Вы должны обязательно побывать у меня дома — отведать настоящей креольской кухни, — сказала Тереза. — У нас в семье сохранились традиции старинной плантаторской кухни. Вы должны познакомиться с мамой и папой.

С террасы гостиницы были видны огни их корабля; по ярко освещенным палубам шныряли крохотные фигурки, светился двойной ряд иллюминаторов.

— Послезавтра будем в Тринидаде, — сказал Тони.

Они поговорили об экспедиции, и Тереза сказала, что она наверняка будет очень опасной.

— Мне совсем не нравится ваш доктор Мессинджер, — сказала Тереза. — Ну ничуточки.

— А вам придется выбирать мужа.

— Да. Их всего семь. Мне нравился один, его зовут Оноре, но я целых два года не видела его. Он учился на инженера. И еще один есть. Его зовут Мендоса, он очень богатый, но не коренной тринидадец. Его дед приехал с Доминики, и, по слухам, в нем есть цветная кровь. Скорее всего, я выйду за Оноре. Мама всегда упоминала о нем в письмах, и он посылал мне разные подарки к Рождеству и к именинам. Довольно глупые, потому что в Порт-оф-Спейне нет хороших магазинов.

Чуть погодя она сказала:

— Вы ведь будете возвращаться через Тринидад, правда? Так что я вас еще увижу. Вы долго пробудете в лесах?

— Вы, наверное, к тому времени уже выйдете замуж.

— Тони, а почему вы так и не женились?

— Да я женат.

— Женат?

— Да.

— Вы дразнитесь.

— Да нет, правда же. Во всяком случае, был женат.

— А.

— Вы удивлены?

— Да нет. Просто мне почему-то казалось, что вы не женаты. А где она?

— В Англии. Мы поссорились.

— А… Сколько сейчас времени?

— Еще рано.

— Пора возвращаться.

— Вы действительно хотите вернуться?

— Да, пожалуйста. Мы прекрасно провели день.

— Вы это сказали так, словно прощаетесь.

— Разве? Да нет.

Чернокожий шофер домчал их до города. Они сели в лодку и, медленно покачиваясь, поплыли к пароходу. Днем в припадке веселости они купили вместе чучело рыбы. Тереза вспомнила, что забыла его в гостинице.

— Это не важно, — сказала она.

Но морская синь радовала глаз лишь до Барбадоса. Ближе к Тринидаду море помутнело, потускнело. Ориноко нес с материка взбаламученную грязь. Тереза паковала вещи и весь день не выходила из каюты.

Назавтра она наспех попрощалась с Тони. Отец выехал ей навстречу на посыльном судне. Он был жилистый, загорелый, с длинными седыми усами. В панаме, элегантном шелковом костюме и с манилой в зубах он выглядел типичным работорговцем прошлого века. Тереза не представила его Тони. «Так, познакомились здесь, на корабле», — очевидно объяснила она.

Тони увидел ее на следующий день в городе, она ехала с дамой, очевидно с матерью. Она помахала ему рукой, но не остановилась.

— Жутко замкнутые эти старые креольские семейства, — заметил пассажир, первым подружившийся с Тони и теперь снова прибившийся к нему. — Почти все бедны как церковные крысы, а нос дерут будь здоров. Не сосчитать, сколько раз со мной так бывало, — подружишься с креолом на корабле, а как придешь в порт — прости-прощай. Думаете, они вас пригласят к себе в дом? Да ни в жизнь.

Тони провел два дня со своим первым другом — у того были деловые знакомые в городе. На второй день пошел дождь, и они безвыходно просидели на террасе гостиницы. Доктор Мессинджер наводил какие-то справки в сельскохозяйственном институте.

Море между Тринидадом и Джорджтауном было грязное; освобожденный от груза пароход кренился под ударами волн. Доктор Мессинджер снова удалился в кабину. Непрерывно моросил дождь; окутанный легкой дымкой корабль, казалось, плывет по бурой лужице; сквозь дождь регулярно доносились звуки сирены. На корабле осталось всего с десяток пассажиров, и Тони безутешно ходил по опустевшим палубам или одиноко сидел в музыкальном салоне, и мысли его убегали по запретным тропам к высокой вязовой аллее и распускающимся рощам Хеттона.

На следующий день они вошли в устье Демерары. Таможенные сараи пропитались густыми испарениями сахара, все звуки заглушало жужжание пчел. Выгрузка товаров сопровождалась томительно длинными формальностями. Доктор Мессинджер взял их на себя, а Тони закурил сигару и вышел на набережную. В устье стояли на причале мелкие транспортные суда всех родов и видов; дальний берег порос зеленой бахромкой древокорня; из-за пышных пальм выглядывали железные крыши городских домов; после недавнего дождя с земли поднимался пар. Ухали враз черные грузчики; вестиндцы деловито сновали взад-вперед с накладными и списками фрахтов. Наконец доктор Мессинджер объявил, что все улажено и они могут идти в гостиницу.

II

Фонарь стоял на земле между двумя гамаками; окутанные белыми москитными сетками, они походили на гигантские коконы шелкопряда. Было восемь часов, солнце зашло два часа назад; реку и лес давно объяла темнота. Ревуны затихли, зато окрестные