— Да, он что-то такое говорил.

— Он мне сказал, что ты собираешься требовать алименты в судебном порядке. Это правда?

— Тони, не наседай на меня. Всем занимаются юристы. Ты зря обратился ко мне.

— Ты знала, что они потребуют две тысячи?

— Да. Они так говорили. Я понимаю, это очень много, но…

— И ты прекрасно знаешь, как у меня обстоит с деньгами, так ведь? Знаешь, что это означало бы продать Хеттон, так ведь? Алло, ты меня слушаешь?

— Слушаю.

— И ты знаешь, что это означало бы для меня?

— Тони, не заставляй меня чувствовать себя скотиной. Мне и так нелегко.

— Значит, ты знаешь, чего именно ты требуешь?

— Да… наверное.

— Отлично, это все, что я хотел узнать.

— Тони, ты так странно говоришь… Не вешай трубку.

Тони положил трубку и вернулся в курительную. Многое, что до сих пор ставило его в тупик, вдруг стало понятным. Готический мир трещал по швам… не сверкали доспехи на лесных прогалинах; не порхали вышитые туфельки по зеленому дерну; кинулись врассыпную соловые в яблоках единороги…

Телеса Реджи выпирали из кресла.

— Ну как?

— Я дозвонился Бренде. Вы были правы. Извините, что я вам не поверил. Мне поначалу это показалось невероятным.

— Да ладно, старина.

— Теперь я решил, как мне поступить.

— Отлично.

— Я не дам Бренде развода. Показания брайтонских свидетелей гроша ломаного не стоят. Случилось так, что в номере все время находился ребенок. Девочка провела обе ночи в той комнате, где должен был спать я. Если вы обратитесь в суд, я буду защищаться и победа останется за мной, только мне кажется, когда вы ознакомитесь со свидетельскими показаниями, у вас отпадет охота подавать в суд. Я уеду на полгода или около того. По возвращении — если Бренде будет угодно, — я разведусь с ней, но ни о каких алиментах не может быть и речи. Ясно?

— Но послушайте, старина…

— Спокойной ночи. Спасибо за ужин. Удачных вам раскопок.

Выходя из клуба, Тони заметил, что на голосование поставлена кандидатура Джона Бивера из Брэтт-клуба.

— Ну кто бы мог подумать, что старикан выкинет такой фортель? — вопрошала Полли Кокперс.

— Теперь мне понятно, почему в газетах только и пишут, что нужно изменить закон о разводе, — сказала Вероника. — Просто преступление, если ему это сойдет с рук.

— Не надо было заранее вводить его в курс дела, вот в чем ошибка, — сказала Суки.

— Ах, Бренда такая доверчивая, — сказала Дженни Абдул Акбар.

— Я считаю, Тони очень плохо показал себя в этой истории, — сказала Марджори.

— Не знаю, — сказал Аллан. — Думаю, что твой болван-братец напортачил.

5. В поисках града

I

— Имеете представление, сколько раз надо обойти палубу, чтобы пройти километр?

— Боюсь, что ни малейшего, — сказал Тони. — Но я бы сказал, вы проделали больший путь.

— Двадцать два круга. Когда привык много двигаться, в море быстро выбиваешься из колеи. Суденышко так себе. Часто ездите по этому маршруту?

— В первый раз.

— А я решил, у вас дела на островах. В эту пору года туристы туда не ездят. Чаще оттуда. Домой возвращаются, если вы меня понимаете. Далеко путь держите?

— В Демерару.

— А. Полезные ископаемые ищете?

— Нет, по правде говоря, я ищу град.

Компанейский пассажир удивился, потом рассмеялся.

— Мне послышалось, вы сказали, что ищете град.

— Да.

— Вы так и сказали?

— Да.

— Я и подумал, что вроде вы так и сказали… Ну, пока. Надо сделать еще несколько кругов до обеда.

Он зашагал дальше по палубе, для равновесия расставляя ноги и то и дело хватаясь за поручни.

Вот уже около часу этот пассажир проходил мимо Тони каждые три минуты. Поначалу при его приближении Тони поднимал глаза, потом отворачивался и продолжал смотреть на море. Немного погодя пассажир стал кивать ему, потом говорить «Привет», или «Покачивает», или «А вот и мы» и в конце концов остановился и завязал разговор.

Тони перебрался на корму — отдохнуть от этого обременительного чередования. Спустился по сходному трапу на нижнюю палубу. Здесь, в клетках, пришвартованных к борту, томилась различная живность: племенные быки, закутанная в попону скаковая лошадь, пара гончих, которых экспортировали на Вест-Индские острова. Тони пробрался между клетками и люками, сел на корме у лебедки и смотрел, как вздымается и падает горизонт над трубами и они встают черными силуэтами на фоне темнеющего неба. Здесь качало меньше, чем в средней части корабля; животные беспокойно копошились в своих тесных клетушках, гончие временами подвывали. Матрос-индиец снимал с веревки белье, которое трепыхалось там весь день.

Высокие валы мгновенно накрывали носовой бурун. Они шли на всех парах по каналу на запад. К вечеру на французском берегу засветились маяки. Вскоре по ярко освещенной верхней палубе прошел стюард с гонгом из медных цилиндров — отбивал склянки; компанейский пассажир спустился вниз — принять перед обедом ванну; теплая морская вода колыхалась из стороны в сторону, мыло в ней не пенилось и плохо смывалось. Кроме него, никто к обеду не переодевался.

Тони просидел в сгущающейся тьме, пока не прозвенел второй звонок. Потом занес пальто в каюту и отправился обедать.

Так прошел его первый вечер на море.

Тони поместили за капитанским столом, но капитан не покидал мостика. По обе стороны от Тони стояли пустые стулья. Качка была не сильная, и сетку не натягивали, но стюарды убрали со стола вазы и намочили скатерть, чтобы тарелки не скользили. Напротив Тони сидел чернокожий архидиакон. Ел он очень изящно, но его черные руки казались огромными на мокрой белесой скатерти.

«…К сожалению, наш стол сегодня показывает себя не очень хорошо, — сказал он, — я вижу, вы не страдалец. Моя жена не выходит из каюты. Она страдалица».

Он возвращался с конгресса, так он сказал Тони.

Над лестницей помещался салон, именуемый «Музыкальный салон и кабинет». Здесь всегда было сумрачно: днем из-за цветных стекол в окнах, вечером из-за шелковых абажуров, затенявших электрические свечи. Тут пассажиры пили кофе, расположившись на громоздких, покрытых гобеленами диванах или на вертящихся креслах, намертво закрепленных перед письменными столами. Здесь же стюард по часу в день священнодействовал у набитого романами шкафа, составлявшего судовую библиотеку.

— Суденышко так себе, — сказал компанейский пассажир, подсаживаясь к Тони. — Но, надо надеяться, приплывем в солнечные края и станет повеселее.

Тони закурил сигару и получил замечание от стюарда: в этой комнате курить не разрешалось.

— Да ладно, — сказал компанейский пассажир, — мы все равно идем сейчас в бар. Знаете, — сказал он через несколько минут, —