Нестор в один миг понял, что произошло. Вышел рыбак на берег, насадил наживку, закинул удочку и вытащил рыбу. И ведь даже не наживку – воблер блестящий, замануху, а щука выплыла из своего тихого бытового омута и – попалась. Не знала щука про то, что в большом мире и рыбаки есть, и неводы, и хищники покрупнее любых щук.

Наивная дурочка, которая так хочет счастья. А счастье это заключается в финансовой стабильности. Для себя, для Антона, для мужа своего. Даже не в запредельном благополучии или кричащей роскоши, а – в стабильности. И ведь даже радоваться должен, гордиться: Герман же Нину приманил на него, на Нестора. На нереализованные возможности, на нераскрытые способности, на великие, ждущие посыла таланты. Это ж получается, позвонил он Нине и что выдал? Что-то вроде: «Миссис Нина? Вас беспокоит представитель Всея и Всех. – Назвал парочку громких имен, брендовых-трендовых, таких, чтобы наверняка. – Мы так заинтересованы в сотрудничестве с мистером Нестором…».

И тут Нестору стало смешно. «Мистер Нестор» звучало дико забавно. Нестор Иванович прямо почувствовал, как проникается филологической напастью, как в его поры въедается фонетическое чутье, которое позволяет без всякого анализа воспринимать все эти зияния гласных и нагромождения согласных, все эти чудные аллитерации и громоздкие тавтограммы просто так – на слух, на один щелчок пальцами…

Все это пронеслось и вылетело, осталось послевкусие – с тоном петрушки и черной смородины. И еще где-то далеко мяукнула Ка-Цэ. Она хотела есть, она скучала по хозяевам, пора было ехать домой. Скоро прибудут Кир и Лариса. Хозяева должны быть во всеоружии: улыбчивы, радушны, без тени на лице. И тут опять начались какие-то литературные аллюзии (ну, точно: заразил доцент Индрин своей филологией), почему-то всплыло в памяти уже забытое со времен школьной скамьи стихотворение Фета:

Шепот, робкое дыханье.

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

Вот не должно быть этих «теней без конца» и «изменений милого лица», не должно быть слез – одни лобзания.

– Нина, – сказал Нестор ровно, и «ровность» эта была не показной, надетой, а исходящей из самых что ни на есть глубин его Наговой души, – я такси вызвал. Поехали домой.

И Нина – нужно отдать ей честь – стала поспешно собираться: нащупала сумочку под правым боком, выбралась из-за стола, поправила юбку (довольно короткую, отметил Нестор, но как-то мимо, все – мимо). А могло быть иначе. Могла быть истерика, могли быть публичные разбирательства причин и невероятные искажения следствий. Но восемь лет совместной жизни – все-таки сила. Текучая сила равновесной воды. Нина собиралась молча и молча же стала рядом с мужем, чуть за спиной, как и положено воспитанной жене в мужском обществе. А вот мистер Герман молчать не хотел:

– Что же Вы, Нестор Иванович! Такая неожиданная и приятная встреча! Дважды приятная! Неужели, Вы не представите меня Вашему спутнику? Хотя незачем! – тут мистер Герман элегантно покинул насиженное на бордовом диване место и одним порывом оказался рядом с доцентом Индриным. – Мистер Индрин! Дорогой Глеб Сигурдович! Не просто наслышан, а внимательно слежу за Вашими работами. И мы ждем, – это «мы» прозвучало очень значительно. – Даже не представляете себе, как ждем Вашу докторскую. И даже не сомневайтесь – уверен: защита пройдет просто блестяще! Скажу прямо: гарантирую Вам это со всей ответственностью!

Для Глеба Сигурдовича сегодняшний день стал грузом неподъемным. Он как-то осел под впечатлением знакомства с Нестором Ивановичем, под спудом выпитого вина и под прессом Германовой улыбки.

– Вы ждете мою диссертацию? – сомнамбулически спросил он.

– А как же! – Герман сиял. – «Адаптивные стратегии корреляции и ретрансляции обобщенных семантических полей». Это, я Вам скажу, тянет если не на Нобелевскую, – там сейчас другие тренды, – то уж премии имени Шахматова, Алексея Александровича, эта работа будет достойна! Вот в этом году и подадим!

Очевидно, премия Шахматова в филологической отрасли обладала каким-то особым ароматом престижа и всеобщего признания, потому как доцент Индрин осоловел окончательно. Мистер Герман уже забыл о Нине и Несторе – он влек Глеба Сигурдовича к своему столу, и Глеб Сигурдович не имел ни сил в ногах, ни воли в душе, чтобы заупрямиться, хотя на улице их уже ожидало такси.

Нестор лихорадочно соображал, что необходимо предпринять. Доцент Индрин – главное действующее лицо той комбинации, что задумана в мире Саттва и реализуется во Взвеси силами Раджаса. Всех тонкостей мероприятия Нестор пока не знал, но понимал четко и основательно: оставлять мистера Германа наедине с Глебом Сигурдовичем никак нельзя.

И Нестор пошел по самому простому пути – чуть подсказал доценту Индрину, что дома его ждет работа; что завтра у него семинар и лекции, а выпил он сегодня много; что такси у дверей «Дома Диониса»; что ванну набрать – дело десяти минут, а потом махровые полотенца; что заждался родной компьютер, летучие блокноты с записями, тома первоисточников, в которые, если еще один бокал будет выпит, он уже сегодня заглянуть не сможет.

Индрин осознал. Он проснулся и стал оправдываться занятостью. Он заверял в своем безудержном интересе к персоне мистера Германа, к его фонду (о котором мистер Герман уже успел живописать), к сотрудничеству и плотному взаимодействию в дальнейшем. Всецело, всенепременно, во всей полноте, от кончика носа и до кончика хвоста…

Мистер Герман сверкнул злыми глазами в сторону Нестора. Ощутил ли он ментальный толчок или просто догадался, но он явно знал, что сейчас происходит.

– Зря Вы так, Нестор Иванович, – сказал мистер Герман с таким металлом в голосе, что Глеб Сигурдович даже согнулся, прислонил к ноге свой черный портфель из кожзаменителя, снял очки и стал их протирать рьяно, почти остервенело. – Зря Вы так, – повторил мистер Герман. – Мы же к Вам со всей душой, с уважением к Вашим заслугам и с надеждой на взаимопонимание. Спросите у супруги, какие золотые перспективы презентует Вам наша добрая воля и благородное отношение. Не лучше ли быть партнером сильных, чем снова валяться в черной жиже, расплевывая свой слабосильный яд направо и налево?

Нестор стоял не шелохнувшись. Никогда еще мистер Герман не намекал на свою осведомленность о событиях у Белого Ясеня с такой откровенной прямотой. Никогда еще Нестор не был так безразличен к этой удивительной осведомленности.

– Мы пойдем, мистер Герман, – сказал Нестор, улыбнувшись, не как другу, конечно, но как коллеге или неблизкому знакомому. – Были рады встрече, – он старался не говорить ни слова о Нине и ни слова самой Нине, потому что ее срыв или любое выступление с любыми комментариями сейчас переполнили бы чашу его терпения. Молчит – и умница. Если ей удастся сохранить молчание до дверей автомобиля, а еще лучше, до калитки дома на Кисельной, то честь ей и хвала – и как жене, и как женщине, и как другу.