– Отдай ее мне.

– Чего?

– Эйслинг. Отдай ее мне, – повторил Гундриг. – Монастырь не место для такой, как она.

– Ты что же, намерен жениться? – фыркнула Уна.

Гундриг лишь пожал плечами и снова посмотрел на Ярвина.

– Я не буду ее обижать, а если надо, увезу. Но не отдавай Дайре, он мне не нравится.

Ярвин верил, что его друг и увезет, и не будет обижать. Уж насколько Эйслинг такому обрадуется, не знал. Хотя отчего же не знал? Гундриг умел ладить со всеми женщинами. Наверняка и Эйслинг с ним будет хорошо. Мысль неприятно царапнула, но Ярвин быстро ее прогнал. Еще пока никто никуда не уезжает и никого не отдают.

– Ты не расслышал, кажется, – заговорила Уна. – Король требовал ее вернуть, а не отдавать кому-то.

– Ярвин все еще ее муж, а в Ресляндии, как я понял, мужчина решает за свою женщину.

– Король признал их брак недействительным!

– А хранители благословили, – ответил Гундриг.

Уна сжала губы и промолчала. В очередной раз его невозмутимый друг был прав и повторил слова, которые Ярвин уже проговаривал про себя. Что бы там ни говорил Дайра, Эйслинг (или как ее) все еще жена. Ритуал Северного острова проведен по всем правилам.

Ярвин поднялся из-за стола. Тело плохо слушалось, усталость сложного дня давила, и настроение было поганым. Все навалилось разом, стоило Дайре уехать. Но нельзя отсиживаться, надо что-то делать и хотя бы выслушать не-принцессу, а потом решать.

Принцесса, да… Он даже не заподозрил подвоха. Эйслинг вела себя по-королевски. Как держалась, говорила! Не хуже разодетых ресляндцев при дворе Дайры.

До двери он шел, раздумывая, с чего бы начать, но быстро плюнул на это гиблое дело. Лучше, чтобы она начала сама.

– Я с ней поговорю, – сказал Ярвин и скрылся за неприметной дверью, которая вела на лестницу.

Голова кружилась и комната вместе с ней. Эйслинг не плакала, не ходила из угла в угол, ее трясло, а внутри все переворачивалось снова и снова.

Но даже сейчас, в таком состоянии, после того как она увидела отца и во всеуслышание сказала, что принцессы нет, имя Эйслинг она оставила себе. Потому что его придумала мама. Не королева, а любимая мама. Просто Дайра нарек им другую девочку, которая родилась спустя полгода после первой. Этого уже никто не помнит, об этом никто не расскажет. А внизу в зале все сразу посчитали ее обманщицей, которая присвоила чужое имя. И Варна, и Ярвин…

Очень больно, когда сам напортачил и не можешь ничего исправить.

Спустя какое-то время она перестала дрожать, но осталась напряженно сидеть на мягкой кровати. Эйслинг не могла вспомнить, когда их худая перина, на которой они спали с Варной, исчезла. Когда здесь появился мягкий матрас? А когда решетка у камина стала такой высокой, что через нее больше не перелетают искры?

Наверное, это изменилось, когда комната стала принадлежать им с Ярвином. Хотя они здесь спали всего-то… Кажется, вообще не спали.

За дверью послышались неторопливые шаги, и Эйслинг вскочила на ноги. Уж точно это не стражники решили размяться. Мягкая поступь неизвестного стала чуть громче и оборвалась у двери.

Там заговорили, и дыхание сбилось. Звучал уже привычный язык с раскатистым «р-р-р» и еще более привычный низкий голос.

Сердце застучало с отчаянной силой. «Ну же, заходи… Пожалуйста, заходи», – звучало в голове, словно молитва.

И Ярвин открыл дверь. Он остановился в темном проеме и несколько мгновений просто смотрел на Эйслинг. В свете двух свечей и масляной лампы его лицо почти терялось в темноте.

«Моя сестра умерла не из-за меня», – хотелось сказать, но слова застряли в горле. Ей никогда не было так больно и страшно одновременно. При виде Ярвина ее глупое сердце ухнуло вниз, а на глаза набежали слезы. Она была уверена, что ее уже осудили.

Ведь могло же все сложиться по-другому. Счастливо. Почему-то сейчас казалось, что с этим варваром получилось бы именно так.

– Так как тебя зовут? – спросил он и закрыл дверь.

Вопрос прозвучал устало, и эта человеческая эмоция вернула Эйслинг на землю. Теперь Ярвин не казался неприступной скалой, возвышавшейся в дверях. Эмоции в его голосе не пугали, а, наоборот, придали сил. Осталось вытереть мокрые глаза, чтобы не выглядеть совсем жалко.

– Элли. Имя выбирал отец.

– Похоже, у него буква «э» в любимцах. Слышал, он своего коня зовет Эруном.

– Мою маму звали Элизой… Возможно, в этом все дело, – как-то невпопад сказала она.

– Интересно.

Ярвин подошел ближе, остановился на расстоянии, но так, что мог наклониться и поцеловать ее. Он так уже делал. Надежда странно оживила присмиревшее сердце. Но муж (или ей уже нельзя так его называть?) вдруг заинтересовался постелью. Дошел, упал на нее не разуваясь, перевернулся на спину и устало прикрыл глаза. Ярвин выглядел до крайности изможденным, будто из него пили кровь. Хотя после Дайры это нормально. Король умел изматывать своих противников обычным разговором.

– Рассказывай… Элли, – повторил Ярвин и открыл глаза.

Это не очень-то походило на злость, к которой готовилась Эйслинг.

«Сесть, погладить его по голове? Или лучше забиться в угол у камина?» – подумала она. Спокойствие, которое сейчас излучал муж, могло быть страшнее любой ярости. Потому и чувства в душе были такие противоречивые.

– Моя мама была фавориткой Дайры. – Ярвин никак на это не отреагировал, лишь смотрел в потолок, словно совсем не слушал. – Она родилась в обедневшей аристократической семье, и для нее это была неплохая участь… А если верить ей, самая лучшая, потому что Дайра ее любил.

Эйслинг посмотрела в бесстрастное и уставшее лицо Ярвина, непривычное какое-то и подумала, что надо рассказать всю историю целиком.

– Любовь моего отца проявлялась довольно странно. Он проводил с моей мамой почти все ночи, бывало, и дни. Но в то же время не позволял своей Элизе даже проведать родных. А с королевой Дайра общался реже, чем с моей мамой. Королева не смела ничего говорить, потому как сама с трудом выносила целую ночь в одной комнате с мужем, но это держалось в секрете.

Сейчас у Эйслинг мелькнула мысль: Ярвин мучился с той же проблемой, что и король. Странная схожесть, казалось бы, совершенно разных мужчин заставила замолчать на мгновение.

– Моей матери, конечно, запретили иметь детей. В Ресляндии очень важна законность наследников и кровь, которая течет в их жилах. Бастардов стараются не плодить, потому что это может повлиять на власть и прочее…

Ярвин все еще рассматривал потолок и совершенно не участвовал в разговоре. Становилось все тревожнее. В его голове все могло звучать по-другому, и стоило лучше подбирать слова. Только как? Эйслинг сцепила подрагивающие руки.