В голове неприятно зазвенело.

– Ладно, идите, там каша стынет.

Разведчики довольно осклабились, а Ярвин тяжело вздохнул и пошел к освещенным конюшням. Не так далеко, но отчего-то шаги давались тяжелее обычного.

Гундриг уже вывел двух лошадей. Рядом с другом тихо стояла Эйслинг (язык не поворачивался звать ее Элли). Жена была завернута в плащ и, кажется, не верила в происходящее.

Ярвин и сам себя спрашивал: нужно ли это? Он подумал над предложением Дайры, почти не матерился даже. Но еще до того, как поговорил с женой, честно себе признался, что вряд ли бы смог отдать женщину в руки такому извергу, как Хитрый Лев. Хватит того, что Дайра отправил ее, свою дочь, к дракону. Он не дружит с головой, точно.

О короле Ярвин теперь думал еще хуже, чем раньше. Правда, в эту ночь все казались паршивыми, не только Дайра. Даже свои люди будто открылись с другой, темной стороны. Та же Уна, говорившая, что нужно просто уехать из Хилбора. Все бросить и уехать!.. Да и о жене мысли стали неласковые.

Его выставили дураком, обманули. И как оказалось, даже о смерти дракона Эйслинг очень жалела. Все понятно, она выживала, но на душе от этого не становилось светлее. Погано было. Жена ни капли не верила ему, боялась и наверняка посмеивалась над глупым варваром, а он ее отпускает.

Ярвин сильнее сжал рукоять меча.

Со стороны замка послышались шаги, и к ним, в свет факела, вышла Уна. Она ничего не сказала, даже ее взгляд никого не пронизывал. Странно спокойное выражение какой-то обреченности застыло на лице сестры. И от этого в голове Ярвина мелькнула тоскливая мысль: «Похоже, нам конец».

Он достал увесистый кожаный мешочек с монетами и отдал его Эйслинг. Она в первый момент не поняла, что это, но потом быстро спрятала под полу плаща.

– Если будет бой, – серьезно начал Гундриг, – подожди меня. Я доставлю ее в безопасное место и вернусь.

Вот кто никогда его не подводил.

– Сначала сделай что обещал. Ты сам вызвался. – Ярвин усмехнулся, хлопнул друга по плечу и подумал: «Драка без Гундрига будет не драка».

Гундриг запрыгнул на коня. Поправил двуручный топор у седла и еще раз многозначительно посмотрел на Ярвина.

Эйслинг старалась вести себя тихо и лишь с удивлением посматривала на них. Что приятно, в ее глазах не было ни страха, ни боли, которая не уходила во время их разговора.

«Она была бы хорошей женой». Эта мысль преследовала весь вечер. Ярвин злился, что его обманули, но в то же время многое видел яснее прежнего. Эйслинг не из тех, кто делает что-то наполовину. Если бы она решилась стать ему верной спутницей, то была бы лучшей. И Ярвин жалел вдвойне, что их пути расходятся. Да, она из тех, кто сначала думает, и даже чувства никогда не бегут впереди сердца. Но если бы удалось заинтересовать ее, эта дочь короля принадлежала бы Ярвину целиком.

Конечно, Эйслинг обманщица, но совсем его обманщица.

А своих нельзя мучить.

Ярвин взял ее за руку. В темноте блеснул толстый темный браслет. Он сжимал тонкое запястье как тюремные цепи, но вопреки своему грозному виду соскользнул легко. В этом хотя бы Дайра не обманул.

Теперь Эйслинг была свободна, и даже самому Ярвину это понравилось.

Глаза жены расширились, и она долго просто рассматривала свою руку.

– Спасибо, – тихо сказала девушка, внезапно встала на цыпочки и поцеловала его. На миг Ярвина окутал знакомый запах луга и тепло чужого тела. Захотелось прижать крепче…

– Уезжай, – ответил он, легко подтолкнул ее к лошади, а в голове мелькнула злорадная мысль: «Шиш тебе, Дайра, а не дочь».

Эйслинг с Гундригом поскакали к воротам и быстро скрылись в ночи. На душе сразу стало легче. Оказалось, отпустить бывает лучшим решением.

– Она не вернется, что бы ты там ни думал, – тихо сказала Уна.

– Я знаю.

Хотелось, чтобы все было иначе, но в любых действиях Эйслинг читалась жажда свободы. Ее нужно отпустить.

– Лучше бы ты уехал с ней. А еще лучше, чтобы мы все отсюда уехали. Ни одна земля не стоит жизни.

– А что стоит, если не земля?.. Есть моменты, сестра, когда нельзя отступать.

Они оба помолчали, и в конце концов Уна кивнула.

– Любой может уйти, ты знаешь. Но наши люди понимают, что другой земли нам не найти. Поэтому они остались, – заметил Ярвин.

– Они остались потому, что верят в твоих барсов, а их нет.

– Я попробую их призвать. Но Дайра не любит воевать, вряд ли будет бой. Он хочет запугать, и все. Такие, как Хитрый Лев, редко идут в атаку.

– Ты сам вынуждаешь его действовать, а не плести интриги.

– Может быть.

Ярвину даже хотелось, чтобы Хитрый Лев разозлился и спустил своих зверей. Пока все люди Северного острова в замке, им ничего особенно не грозит. Не зря же они заделывали бреши. Тем более они с Уной подстраховались и заговорили свою кровь у стен.

– Наш отец как-то говорил, что самое важное в войне – выждать, – продолжил Ярвин. – Поэтому мы будем выжидать. Посмотрим, что придумает Дайра, а потом начнем действовать.

– Тебе виднее.

Им предстояло долгое и сложное противостояние. Ярвин понимал, что Дайра будет изводить и пугать. Замок, скорее всего, не одну неделю простоит в осаде. И его люди будут злиться, потому что не выйдут на открытый бой. Но Ярвин знал одно: он должен сохранить свой народ. Если они, поджав хвост, уйдут сейчас, то ничего не останется. Люди Северного острова навсегда превратятся в кочевников. Когда их станет совсем мало, крупица души их яргана окончательно умрет, а его божественная кровь превратится в воду, и ни один барс не откликнется на зов.

Ярвин – часть своего народа, так же как его народ – часть божественной силы. Уна прекрасно знала: не только хранители оживляли магию.

– Утром я отправлю Дайре письмо с требованием оставить за мной Хилбор как за победителем дракона.

– Значит, воюем?

– Сидим в осаде.

Ночью весь Хилбор укрывала мгла. Она одинаково скрадывала низины и срезала вершины. Лишь вдали, где звездное небо встречалось с холмами, брезжил неровный свет, и виднелись неясные тени пологих склонов.

Но и в такой темноте Гундриг подгонял лошадей, будто знал, где дорога. А Эйслинг все никак не могла прийти в себя. Потому, наверное, не испугалась ночной скачки по-настоящему.

Ветер бросался в лицо и приносил с собой странно неправильное ощущение свободы. Любой, кто провел в заточении даже день, должен быть в восторге оттого, что скачет куда пожелает! Но Эйслинг не могла думать ни о чем, кроме Ярвина, который остался в замке. Страшно признаться – ее тянуло обратно безо всякого браслета.