Следующее, третье представление было разыграно около фонтана Хай-Кросс. Его тоже сопровождал назидательный комментарий, но на этот раз слова были не слышны. Вокруг фонтана собралась огромная толпа, поскольку из него била не вода, а вино. Звон разбитых стекол и пьяное веселье все заглушали. Мария торопливо ответила на приветствия толпы и поспешила продолжить путь.

Дальше по Хай-стрит располагались «соляные весы», одни из нескольких в городе, на которых можно было взвесить проданные на рынке товары. Рядом с официальными городскими весами было показано четвертое представление. Кальвинисты собирались показать сожжение католического священника у алтаря, когда он поднимает хлеб в таинстве причащения. Действие остановил граф Хантли, который нес церемониальный меч во главе процессии и оказался на этом месте раньше Марии. Вместо сожжения священника была спешно разыграна другая сцена, с сожжением трех библейских персонажей, восставших против Моисея, — это удовлетворило протестантов и понравилось католикам, которые восприняли сцену как аллегорию, направленную против святотатства.

Пятое, последнее, представление было разыграно у ворот Низербоу в самом конце Хай-стрит, на восточной границе старого города, где начинался район Кэнонгейт и «дворцовый» сектор. Здесь прозвучала приветственная речь, после чего под пение псалмов был сожжен дракон, сделанный из парусины и папье-маше. В действе присутствовал апокалиптический мотив: «дракон» был намеком на папу как Антихриста, и вряд ли это понравилось Марии.

По прибытии в Холирудский дворец несколько детей, которые следовали за Марией в повозке, спели псалом и продекламировали стихи, в которых снова содержались нападки на мессу. Потом мэр и знатные горожане попросили королеву принять в дар сундук с золотой посудой. Она сдержанно поблагодарила подданных, стараясь не обращать внимания на прозвучавшие стихи. Праздник окончился, и все разошлись по домам.

Можно только догадываться, насколько напряженным и явно неловким оказалось это празднование: выражение искренней радости и удовольствия со стороны подавляющего числа дворян и простых людей от возвращения королевы и вместе с этим открытая попытка кальвинистского меньшинства диктовать свою религиозную политику.

Но Мария была благоразумна. Она умела широко смотреть на вещи. Кальвинисты называли мессу «ужасной в глазах всех людей». Но это было всего лишь преувеличение, гипербола. «Все люди» не были протестантами. Разделение по религиозному признаку в Шотландии было таким же, как и в остальной Европе. Мария могла судить об этом по опыту общения с французскими гугенотами. Но она прекрасно понимала, что сейчас перед нею стоит задача любыми способами не допустить религиозной войны. За пределами Эдинбурга и городов протестантство еще не пустило корни. Остатки старой католической системы сохранились по стране в большом количестве, словно ничего и не произошло. В Эдинбурге на Пасху открыто служили мессу: для большинства людей официальная Реформация наступила слишком быстро. В другое время года католики слушали мессу в своих домах и даже в местных церквях, особенно в самых отдаленных уголках страны.

Что касается бывших лордов конгрегации, то лишь Шательро и его сын Арран объявили бойкот торжественному въезду Марии в Эдинбург. Простые жители города тепло приветствовали ее как первого взрослого правителя Шотландии за последние двадцать лет. Их не пугал католицизм. Конечно, кальвинисты преобладали в городском совете, однако по отношению к общему населению Шотландии их количество было ничтожно. И даже в Эдинбурге кальвинисты приветствовали Марию, хотя и сдержанно. Это уже был триумф сам по себе, что явно не соответствовало желаниям лидера кальвинистов Джона Нокса, который раскритиковал события этого дня, сравнивая их с идолопоклонством. «Только глупцы, — писал он, — могут быть обмануты Францией».

Мария решила бросить вызов Ноксу, подавив угрозу в зародыше. Расчетливая не по годам Мария предположила, что поскольку лорд Джеймс с большинством лордов Шотландии на ее стороне, то именно кальвинисты станут противостоять ей. Она прекрасно знала главные духовные ценности шотландской знати и их представления о чести. Исходя из истории регентства ее матери, в этой стране действиями аристократов в большинстве случаев руководили честолюбие и оппортунизм, а не религиозные принципы, хотя прикрывались они громкими словами о необходимости защиты национальных интересов Шотландии. Ее ближайший советник лорд Джеймс превосходил умом большинство шотландских аристократов и не жаловал Нокса. В этом вопросе он полностью разделял мнение своей сестры о проповеднике.

После возвращения из Женевы в Шотландию Нокс служил священником на самой влиятельной кафедре страны — в соборе св. Джайлса, где каждое воскресенье он по два или три часа читал проповеди, выступая с жесткой критикой католицизма в лице папы римского и самой мессы. Он вещал, как пророк, и, судя по всему, видел себя современным Иеремией. Лорд Джеймс не мог обуздать его амбиции. Нокс очень хорошо запомнил обиду, нанесенную ему братом Марии, который при обсуждении условий возвращения королевы в Шотландию попросту проигнорировал его требования согласиться с желаниями реформаторской церкви. Конфликт разрастался как снежный ком, и столкновение с Марией было неизбежным.

Кульминация наступила в первое воскресенье пребывания королевы в Холирудском дворце. Когда Мария слушала мессу в личной часовне, во дворе произошла стычка между старшим сыном главного союзника Нокса лорда Линдси и слугами Марии. Патрик Линдси привел к дверям часовни своих друзей, которые призывали убить «священника-идолопоклонника». Чтобы защитить Марию, лорд Джеймс встал на страже у дверей, но слуга, который нес алтарные принадлежности, был сильно избит — у него отобрали свечи и «втоптали их в грязь».

В ответ на это на следующий день Мария выпустила воззвание, в котором в соответствии с рекомендациями советников объявила о решительном и окончательном «примирении» между католиками и протестантами. Королева надеялась, что ее личное обращение к народу «приведет ко всеобщему согласию». А пока, «во избежание волнений или подстрекательств к мятежу», она будет хранить status quo. Никто не должен пытаться изменить официальную религию, которая, «как по прибытии в Шотландию обнаружила Ее Величество, признана повсеместно». Кроме того, никто не имел права «по любой причине» досаждать слугам или любому члену ее свиты, будь то французы или шотландцы.

Арран тут же опротестовал заявление королевы. Он обвинял королевский двор в том, что приближенным Марии позволено пользоваться привилегиями, созданными только для нее. Если кто-то из слуг королевы присутствовал на мессе в часовне, он утверждал, что они совершили «идолопоклонство», проступок «более мерзкий и гнусный в глазах Господа», чем убийство.

Мария проигнорировала выступление Аррана и пригласила к себе для объяснений главного автора кампании против «идолопоклонства» Нокса. Это была рискованная стратегия, но Мария не зря тренировалась умело вести дискуссию на Трокмортоне.

Нокс прибыл на аудиенцию к королеве 4 сентября, Мария приняла его в присутствии своего главного советника лорда Джеймса. Обойдясь без предисловий, она начала с того, что считала главным. Это не имело отношения к теологии, а касалось исключительно возможного вооруженного политического сопротивления в стране. Мария была осведомлена, что во время своего изгнания в Женеве Нокс написал памфлет «Первый трубный глас против чудовищного правления женщин», обличающий женщин-правительниц и опубликованный в 1558 г.