Основной мыслью памфлета была идея Нокса о том, что правители-«идолопоклонники» — и неважно, мужчины они или женщины, но в особенности женщины — могут быть свергнуты силой. Нокс утверждал, что монархия с женщиной во главе «противна» Богу и Священному писанию, а женщина-правитель — «чудовище по природе своей». В Ветхом Завете, настаивал он, есть соответствующие примеры, в частности, царицы Иезавель и Аталия обе стали жертвами законного цареубийства.

Через год после опубликования «Первого трубного гласа» Нокс начал распространять свою теорию в Шотландии. Он утверждал, что регент, Мария де Гиз, и даже сама королева Шотландии могут быть законно свергнуты знатью. Камнем преткновения для него стали слова апостола Павла, защищающие власть: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены»[15]. Нокс был достаточно умен и не мог игнорировать слова апостола или же впрямую отрицать их. В конечном счете он обошел это положение, отметив, что слово «власть» используется во множественном числе и поэтому означает нечто большее, чем один правитель (или «высшая власть»). Он утверждал, что поскольку имеются в виду именно «власти», то в их число должна быть включена и аристократия, которую он называл «низшей властью». Таким образом, обе «власти» законные и обе «от Бога». В этом случае, делал вывод Нокс, знать (или «низшая власть») имеет право сопротивляться правителю и при необходимости свергать его, руководствуясь благими намерениями, потому что, сопротивляясь «высшей власти» правителя-«идолопоклонника» и уничтожая «алтари Ваала», «низшая власть» фактически «повинуется» велению Господа и «исполняет» Закон Божий.

Нокс совершил концептуальный переход, превратившись из богослова в идейного вдохновителя сопротивления. Мария начала разговор с ним с обвинения в том, что он побуждает ее подданных к вооруженному мятежу. На это Нокс ответил, что все совершаемое им направлено во благо паствы и распространение веры в Иисуса Христа. Известно, что между королевой и протестантским проповедником состоялся диалог:

«Значит, — спросила Мария, — Вы считаете, что я не обладаю законной властью?»

«Помилуйте, Ваше Величество, — запротестовал Нокс, — во все времена ученые мужи были вольны высказывать свои суждения».

Нокс настаивал на праве иметь собственное мнение, прибавив: «Если государство не испытывает неудобств от правления женщины и подданные это одобряют, то я не буду осуждать их… но сам готов жить под Вашей властью не больше, чем апостол Павел под властью Нерона».

Конечно, Мария оскорбилась, что ее сравнивают с римским императором-тираном. Она тут же потребовала объяснений от Нокса, который попытался смягчить нанесенное оскорбление, утверждая, что «Первый трубный глас» был направлен против конкретной правительницы — английской королевы Марии Тюдор. Она — особый случай, потому что, поставив вне закона протестантство, легализованное ее братом Эдуардом VI, нарушила, как выразился Нокс, «завет» между английским народом и Богом. И поэтому должна быть свергнута.

Мария посчитала его оправдания лицемерными. Она вела речь о своей матери и о себе, а не о Марии Тюдор. Более того, «Первый трубный глас» нападал на всех женщин-правителей, не делая различий. Она напомнила Ноксу, что «вы говорите о всех женщинах», показывая, что действительно прочитала его книгу. Мария требовала прямого ответа, возвращаясь к началу беседы: «Значит, Вы считаете, что подданные, облеченные властью, могут сопротивляться своим правителям?»

Наконец Нокс ответил: «Если правители переходят границы и поступают противно тому, чему они должны повиноваться, то вне всякого сомнения таким правителям можно сопротивляться, даже с применением силы». Нокс сравнил правителя с отцом и заявил, что дети имеют право объединиться, чтобы усмирить и разоружить отца, «охваченного безумием», и даже «удерживать его в тюрьме, пока безумие не отступит». «То же самое, мадам, относится к правителям… их слепое рвение — не что иное, как безумная одержимость». То есть он признавал законным и угодным Господу «послушанием» вооруженное сопротивление правителям, которые ослушались Бога, и заключение их в тюрьму «до тех пор, пока разум не вернется к ним».

Мария была поражена подобными речами, не похожими на все, что она слышала во Франции. Растерялся даже лорд Джеймс, который обычно не лез за словом в карман. Долгое молчание нарушила королева: «Я так понимаю, что мои подданные должны повиноваться Вам, а не мне; они будут делать то, что хотят, а не то, что я приказываю, так что я оказываюсь у них в подчинении, а не они у меня».

Когда Нокс ушел, от гнева и отчаяния Мария расплакалась. Оказавшись в положении защищающейся и оправдывающейся, она теперь жалела, что настолько неосмотрительно бросила вызов Ноксу. Но в присутствии Нокса ей все-таки удалось сохранить самообладание и не выказать малейших признаков слабости. Собственно, сам отзыв проповедника о разговоре с королевой можно считать комплиментом. Не удержавшись, Нокс отправил Сесилу подробный отчет о встрече, в котором написал, что «все ее поведение свидетельствует, что уроки кардинала так глубоко отпечатались в ее сердце, что тело и дух, скорее всего, умрут вместе». Другими словами, она показала себя равным по уму и духу противником!

Неделю спустя Мария отправилась в поездку в Стирлинг, а затем в Пертшир и Файф. Она захотела лучше узнать свою страну и свой народ и показать им себя. Она перестала скучать по Франции и, по всей видимости, считала, что наконец нашла свое место в жизни.

Два дня она провела в замке Линлитгоу, где родилась, а затем посетила замок Стирлинг, где столько лет прожила ее мать. Пребывание в замке оказалось кратким, но очень насыщенным событиями. В первую ночь, когда королева спала, от свечи на столике рядом с кроватью загорелись занавески. Дым заполнил комнату, и Мария едва не задохнулась.

А на следующий день в воскресенье на первый план снова вышли религиозные вопросы. Мария пожелала присутствовать на торжественной мессе в королевской часовне, где ее в младенческом возрасте короновали как королеву Шотландии. Все было готово к церемонии, но в этот момент граф Аргайл и лорд Джеймс прогнали священников, собиравшихся проводить мессу. Лорд Джеймс буквально соблюдал договор с Марией. Раз он обещал, что королева сможет слушать мессу в своей часовне в Холирудском дворце, то он не намерен распространять соглашение и на другие дворцы. После столкновения Марии с Ноксом лорд Джеймс стал осторожнее, стараясь не раздражать лишний раз протестантов и делая вид, что запрещает сестре посещать мессы, хотя не мешал проводить их в Холируде. Разумеется, это вызвало недовольство проповедника Нокса, который настаивал на полном запрете проведения мессы. Однако католические богослужения проводились для бывших лордов конгрегации, в том числе самого влиятельного из них, Аргайла.

Следующей остановкой Марии был Перт, где ей устроили еще один торжественный въезд в город. Однако несмотря на то что королеву радостно приветствовали простые люди, а власти города преподнесли ей «золотое сердце, наполненное золотом», кальвинисты снова попытались воздействовать на нее, последовав примеру своих собратьев из Эдинбурга. Напряженность нарастала, и во время процессии Марии вдруг стало плохо, и она была вынуждена удалиться в помещение, чтобы прийти в себя. Сопровождавший ее английский посол Томас Рэндольф описывал ее недомогание как один из тех «внезапных приступов», которые случались у нее «после любых серьезных неприятностей или печалей».