Она чуть качнула головой, не отрывая глаз от далекой линии горизонта.

— Ты горячий и пылкий. Юный. В тебе сила…. Не сила Змея, а сила страсти. И жизни.

— Пожалуй, страсти в тебе больше, чем во мне.

— Это не страсть, — откликнулась она после длительной паузы. — Это другое. Голод. Животная сила, которая накатывает и перекрывает твой разум. Жажда крови и жажда обладания-совокупления, гложущие то существо, что навечно к тебе приковано. Неужели ты еще не почувствовал?

Молодой мужчина, следящий за ее движениями с низкого просторного ложа, невесело усмехнулся.

— Еще как. И мои способности, ранее вполне обычные, теперь… хм… увеличились

— Это не совсем ты, — мягко ответила она. — Это Нигейр в тебе. Чужая сила, но теперь на самом деле всегда твоя.

— Странное ощущение. Словно я… насытиться не могу.

— Это и есть голод. На самом деле — неприятная штука. Ты можешь заменить его охотой, и наоборот. Но не до конца.

— А ты-человек? Что чувствует твоя человеческая часть?

— Когда как, — женщина отступила от окна, возвращаясь на ложе и вытягиваясь рядом. — В основном — тоску. Одиночество. Понять меня может только равный, который испытывает те же чувства. Или обычный человек, но сильный, из тех, кто повидал не меньше, чем я.

— А они встречались на твоем пути?

— Равные? Да, мне очень повезло когда-то, когда я только обрела ипостась. Меня бросило в объятия одного из нас, и он помог мне… разобраться с тем, кем я стала, и не превратиться в озлобленную истеричку, кидающуюся жрать каждого, кто косо смотрит мне вслед.

— А потом?

— А потом мы расстались. Пробыли вместе почти 10 лет… Тогда мне казалось, что он не способен любить. Совсем. А сейчас я понимаю, что его душа уже тогда была подернула пеплом.

— А люди?

— Были и люди. К сожалению. К счастью.

— Почему — к сожалению?

— Большинство людей считает тебя чем-то между богом и верховным правителем. Слышал это обращение — Верховный? Вот… Очень точно. Второе — длинная жизнь и фактически неизменность физического облика. Ты вот, например, таким молодым и останешься, даже если до пятисот доживешь. А вот твои близкие состарятся. Это больно наблюдать, а еще они сами из-за этого начинают переживать. Не верят, что ты их любишь и такими. Затем они умирают. Вырастают дети, внуки, правнуки… А ты отдаляешься от них. Для первого-второго поколения я еще мама и бабушка, но дальше они перестают видеть в тебе близкого. Я еще мало пожила, и то уже успела это почувствовать, а ты подумай, например, о том же Даллахе…

— Не могу, — рассмеялся он. — Я его ни разу не видел в человеческом облике. Только в виде зубра, и то — издалека.

— Неужели? — она рассмеялась. — Могу вас познакомить. Так вот, ты живешь и теряешь. А находишь все реже и реже. Остаются насечки на душе, словно шрамы. Знаешь, я помню всех, кого любила. Постепенно мы учимся… не привязываться. Голод легко утоляется случайными связями, короткими интрижками, ну и островами удовольствий в Ар Иллиме. Там много всего интересного… Не был еще? Хм, вряд ли Кольер тебя туда сводит, он у тебя аскет. Хочешь, покажу?

Он засмеялся.

— Хочу. А что там?

— Острова, где круглый год тепло и солнечно, и где построены целые дворцы развлечений на любой вкус. Двуликий — ты найдешь там сорасца. Человек — тем более. Любишь мальчиков — пожалуйста. Девочек — легко. Хочешь забыться — любые виды дурмана, от легких наркотиков до ядреной дури. За дурь, правда, власти Ар Иллима гоняют, но избавиться от нее невозможно — она там везде растет.

— Покажи, — улыбнулся он, проводя ладонью по спине женщины, отчего она выгнулась, как довольная кошка, подставляющаяся под хозяйскую ласку. — Никогда не пробовал никакой дури, даже безвредной. Хочу наверстать упущенное.

— Подействует, но гораздо слабее, чем на обычного человека.

Какое-то время они молчали.

— А семьи… бывают? И дети? — спросил он со смущением.

— По-разному, — ответила она. — У некоторых — бывают, но лишь иногда. Большинство из нас именно так и живет, страдая интимофобией. Исключение, пожалуй, составляет только Реваль.

— Реваль?

— Да. Он же шаам, старый шаам, и до сих пор верен укладу пятисотлетней давности его земли. У него все время есть жены и пара-тройка отпрысков. Он их воспитывает весьма консервативно, по старым шамальским традициям. Большинство из них остаются в его доменах, помогая вести дела.

— А что, серьезный подход, — хохотнул он. — Типичный такой шамальский родовой клан.

— Даллаха очень любят женщины, — продолжила она. — У него их тоже несколько, и он им никогда не отказывает. Дети бывают, но он их не воспитывает и при себе не держит. Хотя матерям всегда помогает. А еще, если бездетная одинокая женщина придет к нему просить дать ей ребенка, в прямом смысле — от него, он и даст, — тут она рассмеялась, глядя на его изумление. — Ну, он же повелитель жизни, ему можно.

— Я слышал, что Ваэль официально женат, — сказал он.

— У нас нынче очень правильный Вагабр, в пику предыдущему, который славился любвеобильностью. Рассказывают, что раньше в Эксере каждые полгода была новая фаворитка.

— Еще я слышал кучу сплетен про Альсара.

— У этого всегда толпы поклонниц, один он в постель вообще не ложится, — расхохоталась она. — Кинэн предпочитает держать несколько любовниц в разных местах. Гевор заводит очередную подружку, год-полтора они вместе, потом он охладевает и расстается с нею. Но он хотя бы честен с ними со всеми — ничего не обещает, кроме веселого времяпровождения и своего покровительства, и, как я слышала, расстается с ними хорошо, без обид. Хэйген уже много лет перебивается случайными связями, предпочитая постоянным отношениям иллирийские острова. Эрлен любит соблазнять… для нее это игра, но тоже одноразовая. Добившись своего, она тебя бросит. Я даже не знаю, любила ли она хоть кого-нибудь по-настоящему. А про Ширин никто ничего не знает.

— Знаешь, на интимофобию все вышеописанное не похоже, — хмыкнул он. — Скорее наоборот.

— Это именно она и есть, — возразила Лануэль. — Все эти недолгие связи — лишь иллюзия тепла, иллюзия близости… Очень быстро становится скучно — ты знаешь, что будет дальше, а привязаться, полюбить — боишься. Уж лучше быть одной. Так спокойнее.

— Тогда мы возвращаемся в начало — почему ты со мной?

Она игриво закинула ногу на его бедро.

— Любопытство, — прошептала она, придвигаясь поближе. — Ты ведь чужой — со Старой Земли. И я повторюсь — юный, сильный, горячий, еще пока не хлебнувший нашего фирменного равнодушия. Я называю его — пепел души. Твоя душа еще не подернулась пеплом вечности.

Далекий отзвук гвора отвлек их обоих. Саша нехотя поднялся, натягивая штаны, и поплелся в соседний со спальней кабинет, мимолетом бросив взгляд на часы. Почти шесть утра… Что-то наверняка случилось, что-то непредвиденное и неприятное, его не стали бы беспокоить так рано. Пожалуй, никто, кроме Кольера, не осмелился бы ему звонить.