– Пожалуйста! – гипнотизирует меня взглядом. – Никуда без меня не ходи!

И я слушаюсь. Попробуй не послушайся, когда в каждый звук в слове вложено столько веса. И потом, я понимаю его страх. Ему плевать на то, что в туалет мне придётся ходить в водосток, главное – безопасность.

– Хорошо, – обещаю ему.

Его нет дольше, чем необходимо. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Я успеваю сходить в туалет и понаблюдать, как испаряются следы моего преступления: чаша всегда остаётся одинаково тёплой, будь то день или ночь. И это странно. Очень странно.

К тому моменту, когда быстро шагающий по каменным выступам Альфа появляется в поле моей видимости, неизвестность и неопределённость уже успели превратиться в страх и тревогу.

– И долго мне тут, как в тюрьме, сидеть? – кричу ему сверху, как только он приближается на достаточное расстояние, чтобы услышать.

– Нет, – спокойно отвечает он. – Спускайся. Только наши зубные щётки прихвати. Тут совсем неподалёку есть источник.

Только приглядевшись повнимательнее, я замечаю, что здорово отросшие волосы Альфы приглажены назад – он умылся. А ещё нашёл свою добычу и прихватил по пути парочку хороших дров.

Легко сказать, спускайся! А как это сделать? Жаль, что я проглядела, как слез Альфа. Его как ветром сдуло – нырнул под чашу и через секунду уже бежал по камням с зажатым мачете в руке.

Можно попробовать ухватиться за верёвку и спрыгнуть, как, вероятнее всего, и сделал он, но есть риск, что я не удержу её в руках. Можно пятиться задом и понемногу опускаться вниз, но у меня никак не получается обхватить верёвку ногами достаточно плотно и надёжно, чтобы она удержала меня от падения.

– Погоди-погоди, – в конце концов, останавливает меня Альфа. – Так ничего не выйдет, слишком опасно. Сейчас я поднимусь и помогу.

Мои щёки, конечно же, становятся пунцовыми от такого позора. Я изо всех сил стараюсь успокоиться и не усугублять своё положение, пока Альфа поднимается по верёвке.

– Просто у тебя совсем нет сил в руках, – ласково утешает меня он, как только оказывается рядом. – Ты ещё не до конца выздоровела.

Я сильно сомневаюсь в том, что они у меня имелись и до болезни, но решаю промолчать.

– Для нас главное, чтобы у тебя были силы идти, а с этим вроде бы всё в порядке. Хватайся одной рукой за прут, другой держись за мою руку. Я понемногу буду тебя опускать, а ты ногами старайся нащупать верёвку, – всё так же ласково командует он.

Так, когда моя ладонь зажата в его руке, спускаться гораздо легче, удобнее, и даже как будто сил в тех самых руках прибавилось. Альфа отпускает мою руку, только когда я достаточно надёжно вишу на своей, обхватив верёвку ногами. А съехать по ней, всего лишь контролируя скорость конечностями – много ума не надо.

Мы давно уже забыли, что такое зубная паста и мятная свежесть во рту по утрам, но продолжаем регулярно полировать свои зубы щётками.

– А вода не такая и холодная, – задумчиво замечаю я.

– Да.

– Это странно…

– Ну… не очень. Это горы, а там, где горы, может быть всё, что угодно.

– И даже никогда не остывающий каменный гриб?

– И даже это.

Пару часов спустя, когда мы уже соорудили костёр у подножия своего гриба и коллективными усилиями отчистили тушку гуся от перьев, от нашего котелка струится до изнеможения ароматный запах варёного мяса. Мы давно не если так вкусно и так сытно.

– Я же говорил, не пропадём! – довольно щурится Альфа и с усердием откусывает от своего куска.

– А я в этом и не сомневалась, – тихонько сообщаю ему.

Я никогда не знаю наверняка, что именно и почему сделает его счастливым. Не способна угадать, какие мои слова заставят его глаза сиять вот так, как сейчас. И это не просто улыбка, это наивысшая степень удовлетворения, какая может быть написана на человеческом лице.

Хвалить его всегда и во всём? Цыпа так делала, но её похвалы вызывали у него раздражение. Красивая не просто хвалила, а пела ему оды, другие девушки тоже, и даже Рэйчел, но он никогда и никак не реагировал, словно и вовсе не слышал их слов. Вскоре они поняли, что это бессмысленно, и перестали комментировать его подвиги. Тогда почему же теперь он так доволен собой?

Настолько доволен и счастлив, что даже самому стало неловко, и пришлось опустить взгляд. Но даже так, когда он прячет своё лицо, хоть и не очень усердно, и дожёвывает свой обед, мне видно, как упорно и вопреки необъятной воле хозяина продолжают улыбаться его красивые губы.

После обеда мы заваливаемся спать в уютной чаше своего гриба. Проснувшись, обнаруживаем, что день близится к концу, и разогреваем остатки гуся над костром. Такой вид приготовления оказывается ещё вкуснее, чем простое кипячение в котелке.

– Долго мы тут пробудем? – я задаю, наконец, уже давно мучивший меня вопрос.

– А ты как? Отдохнула?

– Отдохнула. А ты?

– Я тоже, – улыбается.

– Но я бы тут осталась… на дольше.

– Ты же знаешь, что мы не можем, – мягко отвечает он. – Но… у нас тут есть ещё одно дело. Согласишься со мной прогуляться?

– Конечно!

Ещё бы! Как он может в таком сомневаться?

– А куда? – спрашиваю я.

– Ну, мне интересно найти начало ручья, в котором вместо ледяной течёт едва прохладная вода. Где-то же она… согревается?

А действительно, где она нагревается?

И вот, стянув петлю нашей верёвки с металлического прута и спрятав её в рюкзаке, мы отправляемся на вечернюю прогулку. Идти вдоль ручья поначалу непросто: по пути то и дело попадаются густые кустарники, которые приходится обходить, существенно удлиняя путь, но чем выше мы поднимаемся, тем их становится меньше, и тем чаще попадаются камни, пока дорога и вовсе не превращается в череду чёрных выступов.

Очень скоро мы оказываемся в тёплом тумане.

– Что это? – шёпотом спрашиваю я Альфу.

– Похоже на облако, – отвечает он.

Внезапно где-то далеко позади нас раздаётся громкий ухающий смех.

– А это что? – ещё тише спрашиваю я.

– Птица? – предполагает он.

Смеющаяся птица, сумерки, бесконечное облако – мне становится не по себе.

Rosie Carney – Bare

Однако переживать приходится недолго, очень