Мне нужно продержаться всего сорок секунд.

Я медленно поднимаюсь, животное напрягается. Он будет пытаться нападать на мои ноги, значит, нужно перебирать ими так часто, как это вообще возможно.

И я срываюсь с места. Альфа должен обнять меня сегодня перед сном. Он сказал, мои поцелуи – его награда за ещё один день изнурительного пути. Что будет с ним, если он не найдёт меня, когда вернётся? Что сделают с ним окровавленные следы на жёлтом лиственном настиле, укрывшем на зиму землю?

Он вернётся. А вернувшись, найдёт меня в нашей палатке и в наших спальниках. Не даром ведь мы из двух смастерили один – чтобы он мог обнимать меня во сне.

Я воображаю себя белым огромным псом, у которого нет врагов, а длинные гибкие ноги нужны ему лишь для того, чтобы наполнить мир красотой. Я неуловимый, неуязвимый царь зверей, мне никто не страшен – потому что я – самое быстрое и ловкое существо на планете.

Кто-то словно бы дёргает меня за пятки иногда, но у него не получается ухватить так, чтобы превзойти несущую меня инерцию.

Я замечаю белую спину справа и слева от себя, зубы, оскал, но и свой костёр я тоже вижу.

Вижу, но уже не доберусь: другое животное, едва ли не вдвое превосходящее по размерам первое, преграждает мне путь. Оно целится в горло, я знаю, и пытаюсь закрыться рукой. Но мне уже ясно, что это отсрочит конец всего на секунды. До горла он доберётся, просто чуть позже.

Внезапно слышу глухой удар, и кто-то взвизгивает. Ещё удар, и моё лицо и одежду обрызгивает кровью. Я ощущаю тёплые капли на своём лице, но невзирая на ужас, готовый охватить меня, важнее всего в этот момент вопрос: чья это кровь?

Я не чувствую боли. Это шок?

Дровина всё ещё на своём месте. Половина её уже прогорела, но она всё равно достаточно длинная – мне хватит. Мои руки выдёргивают её из костра за доли секунды, но развернувшись, я не нахожу врагов.

Альфа стоит, склонившись над телом животного. Его роскошная шуба окровавлена в нескольких местах, а голова лежит в стороне. Ещё два пса стоят неподалёку и смотрят на картину перед нашей палаткой. У одного из них кровавая полоса на боку. Он смотрит мне в глаза и от того, как пронзителен и умён его взгляд, у меня волосы встают дыбом. В нём тяжесть и горечь – Альфа убил кого-то очень важного.

Сейчас, когда защита рядом, и шок отступает, я понимаю, что первой встретила в лесу самку. А у ног Альфы лежит труп самца. Третий – раненый самец поменьше – их детёныш. Они учили его охотиться.

- Мне жаль, - говорю я ей так тихо, чтобы только она услышала. - Мой самец сильнее и хитрее твоего. Его никто из нас не заметил. Никто не ждал. А у тебя есть сын – береги его.

Глава 19. Гормон объятий

Альфа медленно садится на покрытую листьями землю, затем его голова опускается в его же раскрытые ладони, и я замечаю, что они дрожат.

Ему страшно, а у меня не укладывается в голове, как человеку с такими широкими плечами может быть настолько страшно? Вернее, вполне укладывается, как только меня посещает идея существования в этом мире без него. Если он тянется ко мне так же, как и я к нему, то особой разницы в восприятии пустоты быть не должно.

У самой меня руки не дрожат, а трясутся. А ещё чуть позже доходит, что стою неподвижно вот уже несколько минут.

Я аккуратно кладу палку на землю и подхожу к Альфе, осторожно обнимаю его. Осторожно, потому что опасаюсь его гнева: обычно чем страшнее ему, тем неукротимее его злость.

И едва моё тело касается его, он словно выныривает из транса: выпрямляется весь и смотрит на меня во все глаза. Когда его взгляд опускается на мой подол, я сама с ужасом понимаю, что, оказывается, до сих пор одной рукой сжимаю грибы.

- Я не так безнадёжна, - почему-то оправдываюсь. – Я не ходила далеко… в радиусе минуты… просто тут веток уже не осталось совсем…

Альфа поднимает глаза, и мне становится ещё тяжелее. Я бы отдала всё, что может отдать человек, только бы в его взгляд вернулись лёгкость и игривость, которые, я знаю, могут так комфортно жить в них.

Неожиданно вместо укоров он притягивает меня к себе, да так, что грибы всё-таки падают на землю, правда, совсем не при тех обстоятельствах, при которых должны были. Он целует в губы так, как ещё ни разу. Потом расстёгивает мою куртку, задирает свитер и целует в живот, рёбра под грудью, саму грудь. Касание его губ в этом месте, жар его рта меняют меня. У меня словно бы отобрали все права разом, перестали считаться с моей волей, а она, что странно, этому рада. Это такой момент, в котором мужское стремление доминировать оказывается в точке стопроцентной гармонии с женской потребностью полностью подчиниться. Это так прекрасно, что у меня кружится голова, и адреналин, бурлящий в крови от страха и стресса, смешивается в коктейль с дофамином, окситоцином и эндорфинами.

Когда руки Альфы переключаются с груди на пояс и без особых трудностей стягивают мои штаны, я прихожу в себя.

- Что ты? – шёпотом спрашиваю его. – Что ты?

Но он словно невменяем, будто душа убитого самца переселилась в него, и теперь инстинкты сильнее разума. А может, это мой шанс получить сына? Что он знает такого, чего не знаю я?

Однако моё сознание внезапно освещает мысль, что сына никак не получится – у меня ведь ещё не закончилась менструация.

- Нам нельзя, - напоминаю ему голосом.

И он останавливается. Замирает. А я, словно затухающий след кометы, ещё долго продолжаю чувствовать на своей груди, шее, губах требовательность его поцелуев.

Он что-то коротко говорит, но мне никак не разобрать - это не шёпот, не голос, не крик. Скорее беззвучный, немой стон.

Альфа возвращает мою одежду на место и, глубоко спрятав меня целиком внутри себя, недолго раскачивает.

Чуть позднее уже своим, человеческим, привычным мне голосом сообщает:

- Нам нужно уходить.

- Они вернутся?

- Вряд ли. Койоты не охотятся на людей.

Но запах крови привлечёт других зверей, возможно, ещё более опасных – это я уже знаю.

- Также они никогда не