в легкие туфельки, плескалась черная вода. Багровая дорожка тянулась от заходящего солнца, неспособного согреть, и, как много лет назад, Костя набросил куртку на острые плечи девушки.

Он не мог понять, в чем дело, но облик Дайны в чем-то неуловимо изменился. По-прежнему крупными завитками лежали на лбу волосы, черные как смоль, — дар матери-украинки. Не выцвела и прибалтийская синева глаз, унаследованная от отца. И круглые коленки в ажурных чулках волновали и сейчас.

— Опять у тебя одни глупости на уме, — вздохнула Дайна, подставляя щеку для поцелуя. — Правда?

Привыкнув подсказывать на уроках, Дайна постепенно научилась угадывать, о чем думает сосед по парте. С годами способность читать мысли, наверное, развилась у нее. Костя вспомнил: Дайна поступила на психологический факультет университета. Сколько лет они не виделись?

— Ровно десять, — ответила Дайна, машинально двигая замок-молнию на Костиной куртке. — В ночь выпускного вечера мы стояли у моста, и ты шутил, что я твоя неспетая дайна. Дайна это…

— Песня, я помню, — сказал Костя, — и разведенный мост тоже. Это был Дворцовый мост, и мы целовались до пяти утра и пили шампанское из горлышка.

— Да, и оно ударило тебе в голову, и ты пытался забраться на пролет моста. Ты говорил, что нашел самую короткую дорогу в небо.

— Я не спорю, — сказал Костя, — голова — мое слабое место. Но виновато было не шампанское. Не шампанское вскружило голову.

— Только не говори, что это были мои поцелуи. Будь это правдой, ты не помчался бы как ужаленный в свою противную Сызрань. Ты променял меня на училище.

— В Ленинграде нет летного училища.

— Есть другие.

— Другого мне было не надо.

— Бедный Костик. Уберите пожарную машину, дайте ему вертолетик с верхней полки. Другого ему не надо… А зачем тебе другие девушки?

— Дайна, ты вышла замуж, когда я был на втором курсе. А других, если всерьез, у меня и не было.

— Знаю. И знаю почему.

— Скажи, если не секрет.

— Ты трус, Костенька. Вот и сейчас боишься меня поцеловать. Кстати, напрасно. Прежде я не умела целоваться.

— А сейчас?

— Да… — придвинулась Дайна совсем близко, и Костя понял, в чем новоприобретенная способность ее красивого лица. Черные волосы и голубые глаза больше не сочетались, как бы отдельно жили на лице девушки. В лунном свете — Костя почувствовал момент, когда зашло солнце, по дуновению ветра с запада — остро блеснула белая костяная подкова ее зубов. Зубов и подбородка. Кожа исчезла с черепа. Ярко горели в провалах глазниц голубые глаза. Только голос остался прежним:

— Ты и сам не лучше. Посмотри…

Костя склонился над посеребренным лунным светом зеркалом воды. Из темной глубины глядело странное существо в летном обмундировании. Под Чернобылем «ликвидаторы», рисуясь, называли себя биороботами. Настоящие, из стали, роботы всегда барахлили на высоких уровнях радиации. То связь капризничала, то с оптикой нелады. Биороботы успешно заменяли дорогостоящую технику на кровле третьего и четвертого энергоблоков, выламывая из застывшего гудрона осколки стержней и ядерного топлива. Биороботы, собственноручно выкроив из листа свинца защиту под задницу, направляли вертолеты к жерлу разбитого реактора и бомбили «кратер» мешками с песком и свинцом. Такой биоробот с пружинами на месте мускулов и уставился на Костю немигающим взглядом кварцевых окуляров.

— Теперь ты мне нравишься еще больше, — пропищало в головных телефонах. — Давай погреемся вместе, красавчик. Что-то я промерзла до босых костей. Кожаная куртка болталась на скелете. Костя прыгнул в сторону и бросился бежать. Над противоположным краем льдины звенел в небе серебряный крестик вертолета, оттуда шла ему навстречу Ева, легко ступая по льду или даже по воздуху. Там была жизнь. Дайна принадлежала к другому миру. Год назад она умерла от рака.

Лед расколола трещина. Ее края разбегались все шире. На перископную глубину всплыла подлодка вроде той, за которыми Костя охотился у Полярного круга. Сейчас роли поменялись, но биоробота не возьмешь голыми руками.

Он прыгнул и уже в прыжке заметил странное превращение атомной субмарины в атомную электростанцию. Пролетая над водой, он различал контуры восстающего из глубины четвертого энергоблока. Клешня биоробота ухватила трос спасательной лебедки, опущенный с вертолета. В проеме двери Ева и Филиппок махали руками.

Мотор лебедки тянул наверх, но и снизу не отпускали. Костя опустил вниз окуляры, и в этот миг четвертый энергоблок взорвался, ослепив вспышкой ядерного взрыва, в которой исчезла Дайна.

Дайна — неспетая песня…

Костя прикрыл лицо локтем — восходящее солнце слепило глаза. Нетрезвый храп долетал со второго в камере топчана, водворенный на него ночной сосед еще не проспался. В дверях стоял начальник гауптвахты:

— Подъем, капитан. Карета подана.

— Я не спешу, — сказал Костя, еще не очухавшись от сна. — Подождет. А ехать куда?

— В госпиталь, брат. Анализы сдавать. Велено, чтобы до завтрака.

— Да у тебя тут и впрямь санаторий, Камил. Только я вроде не болен.

Халмирзаев выругался:

— Не ты первый, не ты последний. Болен не болен, а представят психом, и — взятки гладки. Извините, мол, он у нас с приветом. Понял?

— Я, — задохнулся Костя, — я им такой привет покажу, что…

— И подтвердишь диагноз: буйный шизофреник.

Костя сложил и отдал начальнику гауптвахты постельное белье, застелил топчан. Нет, он не биоробот. Биороботы те, кто недрогнувшей рукой посылает людей в психушку. Под Чернобылем Костя кровельными ножницами кроил себе свинцовые трусы, а биороботы — виновники аварии — пытались из лжи и бумажек склеить универсальный тазик, чтобы прикрыть свою задницу от любых неприятностей.

— Готов? — спросил Халмирзаев. — А скажите-ка, товарищ капитан, какое сегодня число?

— Десятое, — усмехнулся Костя.

— День недели?

— Среда.

— Соображаешь. Так и отвечай, а этот, — Халмирзаев кивнул на скрипящий от храпа топчан, — вчера доказывал, что еще продолжается воскресенье. Хорошо быть пьяницей. Залил глаза — и никаких проблем, вся жизнь на автопилоте.

— Я стараюсь пилотировать сам, — сказал Костя, — и я им не поддамся.

— Помни — десятое число.

— Среда, — сказал Костя как отзыв на пароль.

3. «Осторожно, двери закрываются!»

С первой попытки Конрад Лейла в голубой вагончик метро не втолкнулся. Пришлось ждать следующего состава и немного поработать животом в качестве тарана. Прижатый к стенке массой спрессованных тел, полковник Лейла пытался вспомнить, когда последний раз ездил на службу в общественном транспорте.

Кажется, это было в начале семидесятых. Лейла вернулся из Москвы с новеньким дипломом и, пока ему подбирали руководящую должность, несколько месяцев работал в архиве МВД простым сотрудником. После Конрад пользовался исключительно служебными машинами. От старенькой «шкоды», имевшейся в отделе по профилактике хищений социалистической собственности, до «Волги» — ГАЗ-3102, которую, кстати, его преемник в кресле