— Август, — сказал он, и Юлиана почувствовала искру, проскочившую между ними из ладони в ладонь, от сердца к сердцу.

Ее глупое сердце еще не чуяло беды, она планировала обойтись легким флиртом, одной-двумя ночами, и пошутила, называя свое имя:

— Юлиана. Август и Юлиана — имена как из Пантеона.

— «Пантеон», это что — пиццерия? — проявил догадливость Август. Фамилию летчика — Купер — Юлиана сразу же прочитала над карманом его комбинезона. На рукаве цветным шелком была вышита голова орла — знакомая Юлиане эмблема. В 52-м тактическом истребительном авиакрыле когда-то служил ее брат.

— Свой сегодняшний полет я посвящу тебе, Юлиана! — сказал капитан Купер спустя полчаса.

Юлиана согласно кивнула. Самолеты, солнце, открытое пространство летного поля рождали праздник в душе. Программу открывал авиационный антиквариат.

— По-2, самолет первоначального обучения советского конструктора Николая Поликарпова, — разнеслось над полем на трех языках, — единственный сохранившийся экземпляр. Пилотирует наш старейший летчик.

Легкий биплан коротким разбегом поднялся в небо, выполнил горку и серию виражей. Проходя над трибуной, где, полуобнявшись, стояли Август и Юлиана, летчик помахал рукой, а самолетик качнул крыльями. Двигатель его работал с приятным стрекотом швейной машинки, и эта машинка прострачивала шов за швом, вдоль и поперек взлетно-посадочной полосы, накрест летного поля.

Жадными глазами Юлиана следила за полетом машины. У нее вспотели ладони и пересохли губы от страстного желания полетать на полотняном По-2. А еще лучше — стать его владелицей. Она обернулась, отыскивая взглядом секретаря, всегда сопровождавшего председателя совета директоров «Айртревеллинг». Вдруг ее локоть тревожно сжал Август Купер:

— Глянь, сестренка, по-моему, у парня неладно с управлением.

«Сестренка» глянула и обмерла. Юлиана обмерла не одна. Вся трибуна — американский посол и советский военно-воздушный атташе, дипломаты и политики, журналисты и солдаты, мужчины и женщины — затаили дыхание.

Легкий биплан, только что выполнивший боевой разворот, из этого разворота выйти не спешил. Солнце вспыхивало на металлических частях звездообразного мотора, продолжавшего четко строчить свой шов. Юлиана поняла, что этот шов через секунду оборвется в центре трибуны, где стоят они с Августом и куда нацелен сверкающий диск пропеллера.

Ведущий авиашоу бросил микрофон и закрыл лицо руками. Август Купер шагнул вперед, заслоняя Юлиану, и в этот момент что-то неуловимо изменилось в неумолимом, как рок, лете биплана. Изменилось направление. Самолет отвернул, со снижением пошел вдоль трибуны, и все увидели голову пилота в желтом шлеме, уткнувшуюся в целлулоидный ветровой щиток.

Треск аппарата при встрече с землей был еле услышан на трибуне, которая перевела дыхание после пережитого страха. Инфаркт настиг старого летчика в кабине, и только богу известно, на каком донышке он наскреб силы увести По-2 от трибуны.

Ветер, аэродромный бродяга, всю жизнь неизменно сопровождающий каждого летчика, раскачивал повисший на перилах трибуны микрофон ведущего. Усиленный выносными динамиками, ветер всхлипывал громко и жалобно.

Капитан Август Купер стянул пилотку с выгоревших волос. Через минуту он уже надевал защитный шлем, получив разрешение на вылет. Ф-16 воткнулся в небо с углом кабрирования за шестьдесят градусов. Столб форсажного огня. Каскад фигур высшего пилотажа. Турбина сверхзвукового истребителя пропела реквием погибшему в кабине По-2 пилоту.

Вечером того же дня, слушая вместе с Купером плач цыганских скрипок в загородном ресторанчике, Юлиана думала, как все это близко, рядом стоит — жизнь, любовь и смерть. И надо пользоваться отпущенными мгновениями.

…Колеса «Юмбо-джет» коснулись посадочной полосы. Юлиана расстегнула пряжку ремня, поднялась, направилась между рядами кресел к выходу. Трап вел в накопитель аэропорта, эскалатор доставил к столам таможенного контроля:

— Оружие, наркотики, взрывчатка?

— Нет-нет-нет, — ответила Юлиана, стараясь не поглядывать в сторону барьерчика, за которым несколько человек ожидали прибывших поздним рейсом пассажиров.

Смотри не смотри — Августа среди них не было.

На ватных после многочасового полета ногах Юлиана прошла пять, десять шагов и внезапно — «Господи, благодарю!» — оказалась во власти торнадо, вихря, урагана, вылетевшего из-за щита с курсами обмена валют.

Ураган имел имя — Август Купер. В его руках был букет — точнее, целая охапка букетов, связанных вместе бечевкой.

— Звонил Лоранд, — сказал Август, когда они вышли из здания аэропорта.

— К черту Лоранда, — тряхнула Юлиана головой, рассыпая по плечам огненно-рыжие волосы.

— Я так ему и сказал, а он не поверил.

Спортивный «порш» унес Юлиану и Августа в пятизвездный «Атриум».

Работяга «Юмбо-джет» принимал в свои объемистые баки новые тонны керосина. Его ждала обратная дорога над океаном.

2. Мертвый хватает живого

Черные волны с белыми гребешками едва не били в подбрюшье вертолета, который низко шел над стылой водой. Сверху прижимала многобалльная облачность, а найти льдину надо до заката. Снимать унесенных в море — обычная задача, когда ранней весной дежуришь в поисково-спасательной службе.

Брызги волн ударяли в блистер, и струйкой вытягивались по стеклу, и высыхали под напором встречного ветра, оставляя легкий след соли. Сумерки быстро густели, как обычно в пасмурную погоду, и Костя включил поисковую фару. Пучок электрического света и багровый луч заката сошлись на унесенном в море осколке берегового припая. Льдина была размером с площадку для игры в городки, и Костя чуть поднабрал высоты, чтобы не опрокинуть ее воздушным потоком от несущего винта.

Человек на льдине не обнаруживал нетерпения. Костя передал управление Мельникову, в грузовой кабине сел в седло спасательной лебедки, Филиппок выкинул стрелу и опустил командира на льдину. Она оказалась несколько больше, чем предполагал Костя. У дальнего края на садовой скамейке сидела Дайна.

Дайна по-латышски — песня. Так звали девушку, первой узнавшую о решении Кости Першилина стать летчиком, которое на выпускном вечере сразило 10-й «Б». В последнюю школьную весну они сидели на уроках за одной партой, вместе шли домой по набережной Фонтанки, а после ехали на Острова, для приличия захватив учебники. Это считалось подготовкой к экзаменам.

Какое-то время страницы действительно шелестели на облюбованной скамейке у лодочной станции. Позднее их все чаще листал ветер, набираясь никому не нужной школьной премудрости. Дайна и Костя постигали другую науку, язык встретившихся рук и губ, поначалу несмело. Но уже спешили белые петербургские ночи, а холодок, наплывающий с туманом из глубины парка, просто обязывал обняться покрепче.

Костя накидывал на плечи девушки потертую кожанку, предмет гордости и одновременно принадлежности к избранной профессии, и тут же отводил глаза.

В детстве Дайна ела мало каши, поэтому куртка была ей почти до колен, и Костя не раз представлял, что под кожанкой больше ничего не надето. Мысленно он беззастенчиво раздевал Дайну и сейчас, подходя к скамейке у краешка льдины, припоминал об этом со сладким смущением.

На скрип наста под собачьими унтами Дайна подняла голову. У ее ног, обутых