– Чтобы днем вода прогрелась.

– Я каждый день плаваю утром! – взрываюсь в который раз за это утро. – Почему после моего купания они не набирают воду?! Почему именно сейчас?!

– Госпожа, не злитесь, пожалуйста. Господин дал указание менять воду каждые два дня, вот они так и делают.

– Кто эти – они? У них имен нет?

– Это охрана, госпожа. Они не входят в дом, но помогают, если нужно.

– Так скажи им, что я запретила это делать утром! Позавчера такая же ситуация была!

Психуя, разворачиваюсь и топаю в свою комнату, вколачивая пятки в паркет. Войдя, захлопываю за собой дверь так громко, что, кажется, стекла дребезжат.

Со мной такое все последние дни. Я просто не могу контролировать эти взрывы. Пожалуй, попрошу на следующем приеме у врача успокоительное, иначе до родов я кого-нибудь убью. Кого-нибудь конкретного. Лысого и с бородой. Я уже сейчас готова переломать каждую кость в его теле.

Мечусь по комнате, как загнанный зверь. Чтобы успокоиться, хватаю скетч-бук и карандаш. Подтягиваю кресло к окну с твердым намерением нарисовать пустыню. Но, как только на бумаге появляются первые линии, я снова взрываюсь. Потому что я четко вижу черты Омара. Его острые скулы, покрытые густой растительностью, его чувственные губы, которые уже не хочется целовать, а скорее рвать зубами. Его глаза: пронзительные и темные, как ночь в пустыне. Бьюсь головой о подголовник кресла и негромко стону. Это какая-то пытка.

Прикрываю глаза и тяжело дышу.

Его нет уже несколько дней. Во дворе постелили этот гребаный газон. Я бесилась, но мне пришлось признать, что ступать по траве гораздо приятнее, чем было бы по раскаленному кафелю. И он все же распорядился о том, чтобы посадили пальмы. Через пару дней приехала еще одна бригада рабочих. Они долго кружили по заднему двору, а, когда вечером я вышла туда, то ахнула. Справа от бассейна они обустроили место для отдыха с диванами и небольшой зоной для разведения огня. Рядом с бассейном поставили огромный шезлонг с балдахином, на котором я теперь отдыхаю каждое утро после завтрака. Там я часто рисую по утрам, там же могу вздремнуть до обеда. Мне безумно нравится момент, когда я, засыпая, прикрываю веки, и в расплывшемся зрении могу видеть, как колышутся тонкие газовые занавески, создавая вокруг меня волшебный купол. Это очень успокаивает.

А вот что накручивает меня и сводит с ума, так это вопрос о том, где он? Почему не появляется?! Когда я думаю, что он проводит время с Ярой, схожу с ума. Не знаю, почему. Я упорно гоню от себя мысли о ревности, но они то и дело возвращаются в мою голову. Когда я представляю себе, как они там, в городской квартире, спят, обнявшись. Как занимаются сексом, как он целует ее по утрам, как они вместе чистят зубы… Я готова ломать и крушить. Убивать с особой жестокостью. Потому что… это все то, чего я хочу от него!

Мне не нужны газоны и долбаный бассейн – хоть за все это я благодарна, – мне нужен он. Я схожу с ума от желания. Гормоны что-то такое вытворяют со мной, что я возбуждаюсь от самых невинных вещей. Я стала особо чувствительна даже к воде. Когда плыву в бассейне, я чувствую, как вода омывает мое тело, словно ласкает его. А в душе? Я боюсь прикоснуться к интимным местам, когда намыливаю себя. Уже несколько раз такое касание заканчивалось оргазмом от моих собственных пальцев. Вот и сейчас, когда вспоминаю все это, между ног адски пульсирует, а все тело вспыхивает жаром.

А дальше возвращаются мысли о том, как Омар делает это с Ярой, как часто, и я, распахнув глаза, перечеркиваю черты его лица на бумаге. Потом вырываю лист из скетч-бука, сминаю его, затем рву на мелкие куски. Остервенело, как будто расцарапываю его лицо, а не издеваюсь над бумагой.

Вскочив, снова мечусь по комнате. Ненавижу его! Ненавижу его и его первую жену! А больше всего убивает то, что я снова вторая. Не по статусу, по отношению. Ее он любит, а меня просто терпит. Она для него на первом месте, я – на привычном втором.

Делаю несколько глубоких вдохов, стараясь сама успокоиться, иначе придется идти просить Зухру дать мне успокаивающий чай, который она заваривает для меня на ночь. Я попросила ее об этом пару ночей назад. Точнее, я попросила что-то из лекарств, но она сказала, что знает рецепт чая, который не навредит ребенку, а я буду после него спать, как младенец. Я и сплю, но все равно вижу сны о них. Конечно, в этих снах они занимаются сексом, обнимаются, касаются друг друга, сидя за завтраком. А еще смеются надо мной, и Яра постоянно повторяет, глядя мне прямо в глаза: «Ты – вторая жена. Вторая».

Я, наверное, схожу с ума, раз так на этом концентрируюсь. Казалось бы, ну какое мне дело до того, что там Омар делает с этой девочкой? А все равно сгораю изнутри, стоит мне подумать об этих двоих.

Я задумчиво вожу карандашом по новому листку, сосредотачиваясь только на черных линиях. Не анализирую то, что выходит. А, когда заканчиваю, судорожно вздыхаю. Карандаш выпадает из моих пальцев, а они сами ложатся на линии. Я глажу морщинки вокруг его глаз, которые образовались из-за восторженной улыбки. Глажу слезинки, которые дрожат в его глазах, как бы он ни пытался их скрывать. Глажу улыбку – чистую и открытую. Такую, какой я у него раньше никогда не видела. Настоящую, искреннюю, словно она формируется в его сердце, а не на лице. Он улыбался мне раньше, но в основном как-то снисходительно, как будто сдерживался. Когда улыбался открыто, во взгляде все равно оставались жесткость и несгибаемость. А здесь он как будто бессилен перед новыми эмоциями.

Таким я видела его в кабинете врача, когда мы услышали сердцебиение нашего ребенка.

Накрыв его лицо ладонью, смотрю на пустыню. И снова перед глазами он и Яра. Даже барханы, кажется, сговорились против меня и нарочно образуют такие линии, в которых при моей богатой фантазии можно увидеть сплетающиеся тела. Песок овевает их, словно укрывает шелковым покрывалом.

Внутри меня снова закипает лава. Она клокочет, зажигая каждое нервное окончание. Мне кажется, даже волоски на руках в этот момент встают дыбом.

Я вскидываю голову, когда раздается стук в дверь. А потом она открывается, и на пороге появляется моя боль собственной лысой