Кровь! Господи, это его кровь или?..

Сильно шатаясь, он вышел из ванной комнаты, сделал пару шагов к широкой кровати, остановился. Уставился на место рядом с тем, откуда он сам только что выбрался. Одеяло горбом, как снежный сугроб. Будто там кто-то лежал. Кто? Он не слышал ничьего дыхания, не ощущал ничьего движения. Может быть…

Может быть, это просто одеяло такое большое? Оно просто так скомкалось?

Бред! Там точно кто-то был! И этот кто-то прятался под одеялом с головой. Но зачем?

Он подошел к кровати вплотную, встал в ногах, уперся коленями в полированную резную спинку. И медленно, по сантиметру, наверное, потащил на себя одеяло.

— Господи, нет!

Он принялся часто выдыхать, забывая втягивать в себя воздух. Будто его тело отторгало жизнь саму, избавляя каждую клетку от кислорода. У него страшно закружилась голова, и его стошнило прямо на пушистый бежевый ковер, в котором утопали его ступни.

На кровати рядом с ним все это время, пока он нежился и возвращался к жизни, лежало мертвое тело. Мертвое тело Ольги Степановой, его подруги, его любовницы, просто красивой взбалмошной женщины, которая ему жутко нравилась при жизни.

Сейчас на нее было невозможно смотреть. Вытянувшееся голое тело показалось ему страшно синим. Спутанные, перепачканные в крови волосы закрывали лицо, шею, грудь. Все в крови! Боже, сколько крови! Голова, подушка, плечи, волосы, грудь — все в запекшейся вонючей корке!

Он что?.. Он все же перерезал ей горло? Он подчинился приказу? Просто не помнит, потому что ему сделали какую-то инъекцию. Вкололи какой-то наркотик. Он был в трансе и убил Олю?

— Господи, нет!

Саша упал коленками прямо в свою блевотину, передернулся от отвращения, и его снова вывернуло. Он стонал и плакал, стоя на коленках, просил бога вернуть ему нормальную спокойную жизнь. Обещал ему стать хорошим семьянином и никогда, никогда больше не посягать на чужое.

— Я виноват, господи! — размазывал слезы по лицу Саша Богданов. — Я так виноват перед всеми! Прости меня, господи! Прости-иии…

Истерика закончилась внезапно. Может, он сходил с ума, но в прорвавшемся сквозь плотные тучи солнечном луче за окном ему почудился знак. Это Господь посылает ему прощение, решил Саша. Резво поднялся на коленки, снова помчался в ванную и там долго мыл коленки, руки, лицо. Вернулся в комнату и, старательно обходя взглядом место на кровати, где лежала мертвая Оля, зачем-то пошел к шкафу. Он не помнил, как он раздевался. Не помнил, как очутился в этой нарядной комнате, сильно напоминающей гостиничный номер. Но почему-то решил, что в шкафу должна быть какая-то одежда.

Да! Была! Джинсы, кажется, даже его. Теплый свитер. Новый, с бирками. Кроссовки точно его. Куртка теплая, чужая. И синяя вязаная шапочка. От шапки Саша отшатнулся. При одном взгляде на синюю шерсть шапки у него снова дико зачесались лицо и шея.

Он быстро оделся, пятясь от кровати, дошел до двери, потянул за ручку, мало надеясь на удачу. Но дверь оказалась незапертой. Он вышел в длинный коридор, устланный дорогим, синим в желтую крапинку ковролином. Прислушался. Тишина! Никакого движения персонала, ни телефонных звонков, ни разговоров, ни гудения лифта.

Где он, черт побери?

Он осторожно двинулся по коридору, насчитав по пути четыре двери слева и три справа. Точно гостиница. Но где все люди?! Куда они подевались?! Саша свесился с лестничного пролета, глянул вниз на фойе, распростертое прямо под лестничным пролетом. За стойкой администратора никого. Диваны и кресла пустовали. Швейцар тоже отсутствовал, хотя входная дверь была чуть приоткрыта, и сквозняк, гуляющий по первому этажу, шевелил рекламные проспекты на журнальных столиках.

Никого! Беги, скомандовал ему мозг. И Саша побежал. Он бежал, как ему казалось, очень быстро, очень. Но за несколько минут лишь успел спуститься на первый этаж. Там неожиданно обо что-то споткнулся и упал, больно ударившись локтем о журнальный столик. Он начал подниматься, скомкал рекламный проспект и для чего-то сунул его в карман куртки. Которая ему не принадлежала, но почему-то висела в шкафу гостиничного номера, который он не помнил, как снимал.

Он вообще ни черта не помнил! И главное, он не помнил, как убивал Олю! В какой, черт побери, транс его погрузили? За что все эти испытания?! За грехопадение с чужой женой?

— Это все Олег, — горестно прошептал Саша, выбегая на улицу и оглядываясь. — Это его месть, его! Мне и Оле…

Куда теперь? Аккуратное двухэтажное здание с большими окнами не было окружено забором. Не было вывески, не было автомобильной стоянки. Вокруг здания вообще ничего не было. Его как будто сбросили с самолета посреди леса, забыв расчистить площадку от кустов и засохшего бурьяна вперемешку с замерзшей грязью. Асфальтированной дороги тоже не было. Влево уходила грунтовая дорога, по ней Саша и пошел. Он не думал сейчас о том, как оказался в этом странном месте. Не пытался вспомнить, как убивал Олю и как приводил себя в порядок. Не придумывал нелепые объяснения, с которыми ему придется пойти в полицию. Он просто шел сейчас вперед. Он просто очень хотел к людям.

— Все потом, все потом, — шептал он как заклинание. — Все потом…

Воронов ждал результатов наружного наблюдения с минуты на минуту. Он сидел с неестественно выпрямленной спиной и сверлил взглядом телефоны. Сначала бросил взгляд на стационарный. Потом на мобильный, который положил рядом. На мобильный, потом на стационарный. Телефоны молчали, как заколдованные. А не должны были! Не должны! Они должны были разрываться от звонков. Ему должны были докладывать и докладывать. Он так верил, что дело сдвинулось с мертвой точки! Так верил!!!

И полковник в него поверил. Когда он ему доложил пару дней назад, что у них появился первый реальный подозреваемый. Он дал добро на все разыскные мероприятия, включающие в себя наружное наблюдение, прослушку телефонов, проверку личных данных, всех банковских счетов и прочее. Команда Воронова, вооружившись ордерами, разлетелась по всем направлениям и…

И ничего. Пусто.

Машины у парня нет. А должна была быть, потому что убийца не мог перемещаться с жертвой пешком и оставаться при этом незамеченным. И у отца его не было машины, потому что отца у парня не было. Он вообще оказался сиротой с пятнадцати лет. Проживал в интернате, потом медицинский колледж, потом сходил в армию. Отслужил. Стал лаборантом. Сейчас снимает комнату в коммуналке. Тихим и уживчивым охарактеризовали его соседи. И ни разу не заметили за ним никаких странностей.

Девушки? Да, были девушки. Приводил, и не раз. Нет, не тихих и скромных. Как раз наоборот. Девушки у него оказались яркими, горластыми, вели себя зачастую вызывающе. И некоторые даже хамили соседям, когда те делали им замечания. Никого из жертв они не видели. Никто из них не посещал их квартиры.

Золотых монет у парня быть не могло, потому что скудным оказалось его жилище. Квартирная хозяйка под страхом разоблачения за неуплату налогов за сдачу квартиры внаем впустила потихоньку коллег Воронова в комнату парня. Те все тщательно и аккуратно осмотрели. Нищенски, голо, уныло. Никаких намеков на то, что у него мог быть спрятан клад. И никто из его покойных родных и ныне здравствующих знакомых не имел никакого отношения к зубопротезированию. Мать его умерла, еще когда он был малышом. А отец к его пятнадцати годам загнулся от пьянки. Онкологических больных не было в его умершей родне.