Она сглатывает. Ее глаза полны ненависти и страха, но мы обе знаем, какое из этих чувств победит. Она достает кошель и возвращается к продавцу.

– Я покупаю их все, – объявляет она.

Продавец присвистывает.

– Я не могу продать вам их все, дамочка. Ведь тогда нам нечем будет торговать.

– Мои деньги ничем не хуже денег других покупателей, – надменно изрекает Одра. – Так не все ли тебе равно?

Он наклоняется и кладет локти на прилавок.

– Не все равно – ведь если ко мне подойдут другие покупатели, а мне будет нечего им продать, может статься, позже они к моей палатке уже не подойдут, понятно?

Я уже собираюсь сорвать с головы капюшон и закатить сцену, но тут из задней палатки слышится голос:

– Ничего, продавай. Скоро мы получим еще.

Этот голос мне знаком, но из-за стоящего здесь гула я не сразу понимаю, кому он принадлежит. Я подхожу к Одре, всматриваюсь, но в задней части палатки слишком темно, так что я вижу только неясную тень.

Продавец оборачивается.

– Ты уверен?

– Уверен. Завтра прибудет еще один полный набор, а еще через несколько недель нам и вовсе обломится крупный куш. Мы только что замочили в Мидвуде одну Мешальщицу.

У меня холодеет кровь и начинают подгибаться колени. Они говорят о Ракель, о том, что они убили ее ради ее костей. А этот голос…

Он принадлежит Деклану.

* * *

Одра покупает кости, и продавец складывает их в джутовый мешок – такой же, как те, в которые кладут мертвые тела. Он протягивает мешок мне, как будто я и правда служанка Одры и сейчас он не возвращает мне мое собственное украденное сердце. Я крепко сжимаю зубы, борясь с искушением плюнуть ему в лицо. Голова моя по-прежнему опущена, лицо скрыто капюшоном, и я не смотрю на заднюю часть палатки, где в темноте стоит Деклан.

Я молча выношу мешок из трюма, в котором располагается черный рынок, и кладу его на дно лодки Одры. Ее слуги начинают грести в сторону Мидвуда. Когда корабль исчезает из виду, я перегибаюсь через борт, и меня вырывает.

Я говорю себе, что отнюдь не из-за трусости я не ворвалась в ту торговую палатку и не вцепилась в горло Деклана. Говорю себе, что теперь у меня есть важные сведения, которые я сообщу городскому совету. Сведения, которые я не смогла бы им сообщить, если бы убили и меня. Я говорю себе много чего. Но беда в том, что я не могу отличить, что из этого правда, а что ложь.

Я думаю о том, как Деклан брал меня за руку, о его дыхании на моей шее, когда он говорил, что влюбился в меня. О том, как я каждый день с надеждой смотрела на свое запястье, ища на нем первые признаки метки любви.

Меня снова начинает тошнить, мысли так путаются, что кружится голова. Как я могла быть такой дурой? Неужели я совсем не разбираюсь в людях? И вдруг меня словно ножом пронзает ужасная мысль – а сколько на черном рынке могли бы стоить мои собственные кости? Особенно если кто-то считал – несколько месяцев назад, – что доведывание обнаружит во мне дар Заклинательницы Костей. А сколько бы стоили кости моей матери?

Надо полагать, куда проще убить того или ту, кто тебе доверяет.

Всю дорогу до Мидвуда Одра молчит, и так, вероятно, лучше. Внутри меня растет и ширится нечто темное, нечто опасное. Я чувствую, как оно расправляет крылья.

Лодка причаливает к пристани, и я, не дожидаясь, когда слуги Одры выровняют ее, вскакиваю на ноги и кладу на пристань мешок с костями моего отца. Затем перебираюсь на пристань, закидываю мешок за плечо и поворачиваюсь в сторону дома.

– Подожди, – говорит Одра. Я оборачиваюсь и вижу, что она смотрит на мешок. – Ты должна заплатить мне за эти кости.

У меня закипает кровь.

– Тебе заплатит за них судьба, Одра. Я очень на это надеюсь.

* * *

Матушка сидит в кресле, стоящем у камина, а рядом на столе тускло горит масляная лампа. На коленях у нее лежит ее магическая книга, а на кожаном переплете покоится ее рука, как будто она инстинктивно оберегает свой гримуар даже во сне.

Я прочищаю горло, и она шевелится и открывает глаза. Они округляются от страха, матушка вскакивает и хватает висящую у камина кочергу.

До меня вдруг доходит, как я сейчас выгляжу – лицо закрыто капюшоном, на руках перчатки, за спиной мешок, – как будто я явилась затем, чтобы ограбить ее или того хуже – убить.

– Это всего лишь я, – говорю я.

– Саския? – Голос у нее растерянный и сонный. – Ты меня напугала. Где ты была?

Я опускаю джутовый мешок на пол.

– Я попыталась погадать на костях, чтобы отыскать тебя, – объясняет она. – Но для этого мне нужен был кто-то с даром Ясновидения Второго Порядка. Ты была слишком близка к настоящему, и я не могла увидеть тебя сама.

– Прости. – Я снимаю плащ, сдергиваю с головы платок и вынимаю из кос шпильки.

– Ты плачешь, – замечает она.

– Нет, не плачу.

Но когда я дотрагиваюсь до щеки, черный атлас перчатки намокает. Я больше ни секунды не смогу терпеть прикосновение этих шикарных перчаток Одры к коже моих рук! Сдернув одну за другой, я бросаю их в камин. И смотрю, как они горят. Воздух наполняется горьким смрадом.

Мои ладони вспотели, а на одной из костяшек чернеет краска. Как же это уместно – Одра одолжила мне перчатки, которые, намокнув, линяют.

Я тру пятно большим пальцем, но оно не сходит.

Я подношу руку ближе к глазам и понимаю, что это не краска, а новая метка. Маленький черный треугольник.

Я полулежу в тени осины, прислонившись к ее стволу и положив локти на траву. Тесса лежит рядом со мной на животе и задает мне вопросы, касающиеся пернатых позвоночных. Мягкое тепло весны сменилось летней жарой, а потому находиться на травянистых склонах холма, на котором стоит Замок Слоновой Кости, сейчас куда приятнее, чем в жаркой духоте наших комнат и учебных кабинетов. Тэйлон и Линнеа сидят рядом, работая с копиями костей животных. При этом они оба опознают кости только на ощупь – овладение этим навыком полезно для нас всех, но особенно для Линнеи и других Костоломов. Брэма здесь нет, и я пытаюсь не думать о том, где он может сейчас быть, не думать о нем вообще. Очевидно, что он не заинтересован в том, чтобы устранить наш разлад. Он ясно дал мне это понять, когда я попыталась извиниться.

– Саския?

Я резко вскидываю голову. По досаде, звучащей в голосе Тессы, я понимаю, что она уже не в первый раз пытается привлечь мое внимание и не в первый раз называет мое имя.

– Извини, – говорю я. – В чем дело?

– Ты сегодня такая рассеянная. Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Просто отвлеклась. Не могла бы ты повторить вопрос?