Игра превратилась для нее в упорную борьбу, а ее оппонент обрел черты Немезиды[67]; поднимая со стола карты на последней сдаче, она почувствовала, как дрожат пальцы. Если не произойдет чуда, надежды на выигрыш не было и лучшее, на что она могла рассчитывать, – избежать рубикона[68].

Чуда не произошло. Поскольку они не играли на очки, то не имело значения, сколько именно она наберет, но отчего-то, подсчитав их и убедившись, что их всего девяносто восемь, она едва не расплакалась.

Горация подняла голову и выдавила улыбку:

– Вы выиграли, сэр. И, б‑боюсь, с крупным счетом. Сегодня я играла из р‑рук вон п‑плохо. Вы ведь специально п‑позволили мне выиграть вторую п‑партию, не так ли?

– Может быть, – сказал он.

– Лучше бы вы этого не д‑делали. Мне не н‑нравится, к‑когда со мною обращаются, к‑как с ребенком, сэр.

– Удовлетворитесь тем, дорогая моя, что в мои намерения не входило дать вам выиграть более одной партии. Я твердо решил получить ваш локон. Он мой, мадам.

– Р‑разумеется, – гордо ответила Горация.

Мысленно она спросила себя, что сказал бы Рул, если бы видел ее сейчас, и содрогнулась от ощущения собственного бессилия и глупости. Она вынула ножницы из ридикюля и робко спросила:

– Р‑Роберт, что вы с ним сделаете?

– Это уж мое дело, – ответил он.

– Да, я п‑понимаю. Но… если кто-нибудь узнает об этом… станут г‑говорить ужасные вещи, об этом услышит Рул, а я не х‑хочу, чтобы он узнал… п‑потому что я не должна была так п‑поступать! – выпалила Горация.

– Дайте мне ножницы, – сказал он, – и тогда, быть может, я покажу вам, что намерен с ним сделать.

– Я м‑могу сама отрезать локон, – ответила она, ощутив первый, пока еще мимолетный, укол страха.

Он уже поднялся на ноги и обошел вокруг стола.

– Нет уж, позвольте мне, Хорри, – со смехом сказал он и забрал у нее ножницы.

Она почувствовала, как его пальцы прикоснулись к ее локонам, покраснела и с деланной небрежностью заметила:

– Он будет очень напудренным, Р‑Роберт!

– И очаровательно надушенным, – согласился он.

Она услышала, как щелкнули ножницы, и тут же вскочила на ноги.

– Все! Ради всего с‑святого, не рассказывайте об этом н‑никому, х‑хорошо? – взмолилась она и подошла к окну. – П‑полагаю, теперь вы можете отвезти меня домой. Наверняка уже очень п‑поздно.

– Одну минуточку, – сказал он, подходя к ней. – А вы умеете проигрывать, милочка.

Прежде чем она успела заподозрить, что он задумал, он обнял ее и сорвал с нее маску. Испуганная и разозленная, Горация попыталась вырваться, но быстро осознала свое бессилие. Рука, развязавшая тесемки ее маски, скользнула ей под подбородок и запрокинула его; мужчина в ярко-алом домино наклонился и поцеловал ее в губы, хотя она старательно отворачивалась.

Она вырвалась наконец из его объятий, когда он ослабил хватку. Задыхаясь, вне себя от ярости, дрожа все телом, Горация выкрикнула:

– Как вы с‑смеете? – Поперхнувшись словами, она с силой провела рукой по губам, словно намереваясь стереть его поцелуй. – Как вы п‑посмели прикоснуться ко м‑мне?

Подбежав к двери, она откинула в сторону тяжелую портьеру и исчезла.

Мужчина в ярко-алом домино не сделал попытки последовать за ней, а остался стоять посреди комнаты, небрежно накручивая на палец напудренную прядку волос. На губах у него играла странная улыбка; он бережно опустил локон в карман.

Какое-то движение у окна заставило его вскинуть голову. Там стояла леди Мэссей в яблочно-зеленом домино, скрывавшем платье, а с ее опущенной руки свисала маска.

– Выдумка была не очень удачной, не так ли, Роберт? – злорадно сказала она. – Замечательная сцена, но я удивляюсь, что такой умный человек, как вы, мог сделать такую чудовищную ошибку. Господи, да неужели же вы не заметили, что маленькая дурочка еще не созрела для поцелуев? А я‑то думала, что вы знаете, как обращаться с ней! Теперь вам наверняка понадобится моя помощь, милорд.

Улыбка растаяла на губах мужчины в ярко-алом домино, а лицо его вдруг обрело жесткое и неприятное выражение. Он поднес руку к тесемкам своей маски и развязал их.

– Вы так полагаете? – голосом, ничуть не похожим на голос лорда Летбриджа, осведомился он. – Вы уверены, мадам, что это вы только что не совершили… чудовищной ошибки?

Примерно шесть часов спустя Горация завтракала в постели. Она была слишком молода, чтобы неприятности минувшего дня лишили ее сна, но, правда, всю ночь ее мучили кошмары, и проснулась она с тяжелой головой. Выскочив из игорной комнаты в Ренела, она была вне себя от гнева и не заметила, что маски у нее на лице больше нет. Она налетела на леди Мэссей, тоже без маски, и на мгновение обе замерли, оторопело глядя друг на друга. А потом леди Мэссей улыбнулась так, что кровь бросилась Горации в лицо. Она не сказала ни слова, и Горация, запахнув свое домино, пробежала по террасе и выскользнула в сад.

Домой девушка вернулась в наемном фиакре, который в холодных лучах рассвета высадил ее на Гросвенор-сквер. Она втайне опасалась, что Рул будет ждать ее, но, к ее облегчению, его нигде не было видно. Своей камеристке она сказала, что та может отправляться в постель, и сама последовала ее примеру. Ей хотелось остаться одной, чтобы хорошенько обдумать катастрофические события минувшей ночи. Но, выбравшись из платья и приготовившись ко сну, она вдруг ощутила такую усталость, что не могла больше думать ни о чем и заснула, едва успев задуть свечу.

Проснулась Горация около девяти утра и на мгновение спросила себя, отчего у нее такое угнетенное расположение духа. Но потом она вспомнила все и содрогнулась.

Горация позвонила в серебряный колокольчик, и, когда горничная принесла поднос с горячим шоколадом и сахарным печеньем, она уже сидела в постели. Волосы, все еще со следами пудры, каскадом ниспадали ей на плечи, а на лице было мрачное и хмурое выражение.

Пока служанка собирала разбросанные драгоценности и предметы туалета, Горация машинально потягивала шоколад, размышляя над своими горестями. То, что представлялось невинной шалостью каких-то двенадцать часов тому назад, теперь обрело гигантские размеры непростительной глупости. Во-первых, ее локон. При свете дня Горация никак не могла взять в толк, как она вообще могла согласиться играть на такую ставку. Это было – да, не стоило себя обманывать – вульгарно, и другое слово подобрать было невозможно. Кто знает, что сделает с ним Летбридж? До того как он поцеловал ее, она была вполне уверена в его благоразумии, но теперь он представлялся ей чудовищем, способным на все, даже на похвальбу тем, что выиграл у нее прядь волос. Что же до поцелуя, то она решила, что сама в этом виновата, но утешения ей эта мысль не принесла. Однако хуже всего было то, что она столкнулась с Каролиной Мэссей. Если она видела все, в чем Горация не сомневалась, то к завтрашнему дню о случившемся будет знать весь город. Можно было не сомневаться: даже если она удержится от того, чтобы не разболтать о происшедшем всем и каждому, то уж ему-то она расскажет всенепременно, с радостью воспользовавшись возможностью очернить жену в глазах мужа.