Внезапно она оттолкнула от себя поднос.

– Я собираюсь вставать! – объявила она.

– Да, миледи. Какое платье вы наденете?

– Это не имеет з‑значения, – коротко ответила Горация.

Часом позже она спустилась по лестнице и решительным тоном осведомилась у привратника, дома ли граф.

Ей сообщили, что его светлость только что пришел и в данный момент занят с мистером Гисборном.

Горация глубоко вздохнула, словно готовясь с головой нырнуть в омут, и направилась по коридору в комнату мистера Гисборна.

Граф стоял у стола, спиной к входу, и читал речь, которую подготовил для него верный секретарь. Он явно ездил верхом, потому что на нем были высокие сапоги с отворотами, слегка запыленные, бриджи из оленьей кожи и прекрасного покроя голубой сюртук с серебряными пуговицами. В руке он держал хлыст и перчатки, а шляпа его лежала на стуле.

– Великолепно, мой мальчик, но слишком длинно. Я забуду добрую ее половину, а лорды буду шокированы, положительно шокированы, не сомневайтесь, – проговорил он и отдал бумаги своему секретарю. – И еще одно, Арнольд, – поменьше экспрессии. Вам так не кажется? О да, я так и думал, что вы согласитесь со мной! Я никогда не бываю пылким и страстным.

Мистер Гисборн приветствовал Горацию поклоном; милорд обернулся и увидел ее.

– Тысяча извинений, любовь моя! Я не слышал, как ты вошла, – сказал он.

Горация машинально улыбнулась мистеру Гисборну, который настолько привык к ее обычному дружелюбию, что моментально заподозрил – дело нечисто.

– Вы очень з‑заняты, сэр? – спросила она, устремляя встревоженный взгляд на лицо Рула.

– Арнольд скажет тебе, дорогая, что я никогда не бываю занят, – отозвался тот.

– В т‑таком случае, не могли бы вы уделить мне н‑немного внимания?

– Сколько угодно, – ответил граф и придержал для нее дверь. – Пройдемте в библиотеку, мадам?

– Не имеет з‑значения, куда мы п‑пойдем, – жалобно сказала она. – Но мне нужно п‑поговорить с тобой наедине.

– Дорогая, ты мне льстишь.

– Увы, – скорбно ответила Горация. Она вошла в библиотеку и смотрела, как он закрывает дверь. – Я хотела остаться с тобой без с‑свидетелей, п‑потому что мне нужно кое-что с‑сообщить тебе.

В глазах графа на мгновение вспыхнуло удивление; ей показалось, что он окинул ее проницательным взглядом. Затем он шагнул вперед:

– Почему бы тебе не присесть, Горация?

Она не двинулась с места, обеими руками вцепившись в спинку стула.

– Нет, я лучше п‑постою, – отказалась она. – Маркус, я должна сразу сказать тебе, что с‑совершила нечто ужасное!

При этих ее словах уголки его губ дрогнули в улыбке.

– Я готов к самому худшему.

– Уверяю тебя, это с‑совсем не смешно, – трагическим тоном заявила Горация и в порыве искренности добавила: – Б‑боюсь, ты ужасно рассердишься, и, должна п‑признать, я этого заслуживаю, даже если ты выпорешь меня вот этим самым х‑хлыстом, хотя я от всей д‑души надеюсь, что ты не станешь этого д‑делать, Маркус.

– Я могу твердо пообещать, что не стану. – Граф положил хлыст и перчатки на стол. – Выкладывай, Хорри, что случилось?

Она принялась водить пальцем по узору на спинке стула.

– В‑видишь ли, я… Маркус, тебе п‑передали мое вчерашнее послание? – Она на мгновение взглянула на него и увидела, что он строго смотрит на нее. – Я хотела, чтобы п‑привратник передал тебе, если… если ты спросишь, что я уехала в Ренела.

– Да, я получил твое послание, – подтвердил Рул.

– Словом… словом, я действительно туда п‑поехала. На ridotto. С лордом Летбриджем.

Воцарилось недолгое молчание.

– Это все? – поинтересовался Рул.

– Нет, – призналась Горация. – Это только н‑начало. Дальше б‑будет хуже.

– В таком случае, я приберегу свой гнев. Продолжай, Хорри.

– Словом, я п‑поехала с лордом Летбриджем и… и оставила сообщение, потому что… потому что…

– Потому что ты хотела, чтобы я понял: ты, скажем так, бросила мне перчатку. Это вполне естественно, – ободряюще сказал Рул.

Горация вновь подняла на него взгляд.

– Да, именно в этом заключалась п‑причина, – призналась она. – Дело не в том, что мне так уж хотелось п‑побыть в его обществе, Рул. И еще я п‑подумала, что, раз все будут в масках, никто ни о чем не узнает, кроме тебя. Таким образом, я лишь п‑позлю тебя, и никакого скандала не будет.

– Теперь мне все предельно ясно, – сказал Рул. – Давай вернемся к Ренела.

– П‑поначалу все было очень мило, и мне там очень п‑понравилось. П‑потом… п‑потом мы поужинали в одной из кабинок и я уговорила Роберта сыграть со мною в к‑карты. Ты должен знать, Маркус, что мне ужасно хотелось с‑сыграть с ним, а он не с‑соглашался. Наконец он сказал, что сыграет, но… но не на деньги. – Брови у нее сошлись на переносице, она о чем-то задумалась и внезапно спросила: – Рул, как, п‑по-твоему, может быть, я выпила слишком м‑много шампанского?

– Надеюсь, что нет, Хорри.

– В общем, я не могу н‑найти иного объяснения, – продолжала она. – Он сказал, что сыграет на п‑прядь моих волос, и – не буду обманывать тебя, Рул, – я согласилась! – Поскольку за ее признанием не последовало взрыва гнева, она лишь крепче стиснула спинку стула и продолжала: – Я п‑позволила ему увести себя в отдельную комнату – собственно, я сама хотела, чтобы она была отдельной, – и мы стали играть в п‑пикет, и… и я п‑проиграла. Должна с‑сказать, – добавила она, – что, хотя он самый отвратительный мужчина из всех, кого знаю, в карты он играет п‑превосходно.

– Полагаю, так оно и есть, – сказал граф. – Можно не спрашивать, разумеется, выплатила ли ты ему выигрыш.

– Я должна была. П‑понимаешь, это же был долг чести. Я п‑позволила ему отрезать один из моих локонов, и… и теперь он у него.

– Прости меня, дорогая, но ты рассказала мне это для того, чтобы я вернул тебе твой локон? – осведомился его светлость.

– Нет-нет! – нетерпеливо ответила Горация. – Ты не с‑сможешь вернуть его обратно, я проиграла его честно. П‑просто п‑потом случилось нечто куда более ужасное – хотя и не самое плохое. Он… он схватил меня, сорвал с меня маску и… поцеловал! Дальше случился настоящий к‑кошмар, Рул! Я забыла о своей м‑маске и убежала, а… а у окна стояла леди Мэссей, и она видела меня. И я знаю, что она т‑тайком наблюдала за происходящим! Теперь ты п‑понимаешь, что я устроила самый в‑вульгарный скандал, и я решила, что единственное, что я могу сделать, – это сразу же рассказать тебе все, п‑потому что, даже если ты на меня рассердишься, ты должен знать. Мне н‑невыносима мысль о том, что кто-нибудь другой расскажет тебе!