– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спросила Саксони. Карам кашлянула.

– Нет.

Саксони подтолкнула ее в бок.

– Я отлично умею управляться с родителями. Мои уловки неотразимы для всех. И мои чары не выветриваются.

– Нет, – повторила Карам. Улыбка Саксони померкла.

– Почему?

Карам колебалась.

Хотя Крейдже научил ее не обращать внимания на мысли посторонних людей, она не вынесет, если ее родители посмотрят на Саксони с таким же разочарованием, с каким всегда принимали саму Карам. Им была ненавистна мысль о том, что их дочь сражается ради мира. Так что они подумают о Мастерице, заключившей союз со смотрящим?

Карам противно было думать, что они заставят Саксони тоже почувствовать себя предательницей.

– Трое – это уже толпа, – вмешался Уэсли. – Мы пойдем вдвоем с Карам. Нам не нужна нянька.

Если бы Карам не знала Уэсли, она могла бы решить, что юноша просто пришел ей на выручку.

– Тогда что следует делать нам? – спросила Саксони.

– Очевидно, не любоваться достопримечательностями, – отозвалась Тавия, бросив на Уэсли обиженный взгляд. Его губы изогнулись в полуулыбке. Парень слишком часто стал улыбаться в ее присутствии.

– Вам нужно подмазать кое-чьи ладони, – сказал Уэсли. – Прежде чем мы покинули Крейдже, наш приятель вице-дуайен дал мне кое-какие контакты, дабы удостовериться, что наше пребывание здесь пройдет гладко. Не бесплатно, конечно.

Он достал из кармана куртки листок бумаги. Там был начертан список из полудюжины имен. Уэсли протянул его Тавии.

– Так это законные контакты? – спросила она. – Нам не нужно угрожать им?

– Не нужно угрожать людям, которым ты можешь заплатить, – ответил Уэсли. – Они возместят нам боеприпасы, которые мы потратили на станции; снабдят фокусников дополнительными амулетами и укажут, где можно безопасно остановиться – там, где нас не ограбят и не убьют. Я бы мог составить для тебя список необходимых вещей, но будет проще, если ты просто заплатишь им и не станешь задавать вопросы. Скажи, что тебя прислала усханийская дуайенна. Они поймут, что надо сделать.

– А если не поймут? – поинтересовалась Тавия.

Уэсли ухмыльнулся:

– Тогда можешь начать угрожать им.

* * *

Карам вела Уэсли через лабиринт своего родного города. Он совсем не походил на Крейдже с его извилистыми переулками и резкими, непредсказуемыми поворотами. В Гранке вдоволь хватало открытого пространства и широких улиц. Булыжники брусчатки были достаточно массивными, чтобы на каждом можно начертать молитву. Дома, напротив, были небольшими и располагались группами – каждая напоминала очертаниями один из священных символов.

Это был город мудрости и центр паломничества, где крыша храма увенчана костями первых Мастеров. Некоторые дни – даже недели – в году посвящались почитанию этих проводников божественной воли. Здесь магия не являлась товаром или предметом, который можно заполучить в качестве боевого трофея. Она была призванием. До войны Мастера покровительствовали своим верным и обучали их обращаться с амулетами. Обладатели великой силы рассказывали им, как жить в гармонии с Непостижимым Богом.

Гранка была мирным городом. Несмотря на непрерывный шум толпы, покой заливал ее улицы словно расплавленный воск, запечатывая все и вся в этой безмятежности. На берегах пяти рек не было места ничему дикому и неукротимому. Опасность не маячила ни в небе, ни в глазах прохожих.

Карам злилась на себя за свою ненависть ко всему этому.

Они шли вдоль берега Тебхи, реки разрушения. Это соответствовало тому хаосу, который Карам намеревалась учинить. Каждая из пяти рек представляла один аспект Непостижимого Бога: Сипа воплощала милосердие, Тебхи – разрушение, Сахке – защиту, Бихи – мудрость, а река Сирта – созидание. Люди проводили целые дни на берегах своей избранной реки – молились и пили ее воду, как будто это могло принести благословение свыше.

Дом Карам не изменился за годы ее отсутствия. Он был маленьким, но нарядным: с черной чугунной оградой и стенами песочного цвета. Окна выступали из фасада наружу. Каждое было снабжено маленьким балконом – шириной едва в руку Карам. В детстве она втискивалась на какой-нибудь из этих балконов, упершись спиной в одну стенку, а подошвами – в другую. Девочка читала книги о хей-рекхи, науке самообороны. Когда ее отец уходил из дома, чтобы учить людей в храме, а мать шла раздавать пищу беднякам, Карам и Арджун упражнялись в саду со старым боевым шестом ее деда. Это была одна из немногих вещей, которые остались девочке от ее пехти-джала.

Она желала стать воином, каким являлся он. Ее родители же хотели, чтобы дочь держалась как можно дальше от этого пути.

Уэсли чуть отстал от Карам, предоставив ей указывать путь. Он уже закатал рукава рубашки и спрятал запонки в карман. Карам вздохнула, глядя на татуированные руки смотрящего. Они оказались теперь на виду. Ее родители, несомненно, будут в восторге, увидев эти наколки.

– Ты готовишься драться? – спросила она, указывая на закатанные рукава Уэсли.

– А придется?

Карам пожала плечами:

– Это зависит от того, собираешься ли ты признаться моему пехте в своей сущности.

– У меня есть ощущение, что он уже это знает.

– Ты пользуешься дурной репутацией.

– Ты теперь тоже.

Карам не хотела признавать, но ей нравилось, как это звучит.

Было что-то в том, чтобы завоевать себе место в Крейдже, а не получить его на тарелочке. Это вызывало у девушки гордость. Она сражалась за нынешнее положение. Воительнице не потребовались для этого ни молитвы, ни магия. Только кулаки, ловкость и понимание: она способна это сде- лать.

Едва спутники постучались в дверь, как мать Карам открыла им. На ней была оранжевая сетва в четыре полосы, а на лице не отражалось даже намека на удивление. Женщина бросила взгляд на синяки, не сходившие с лица дочери, а потом на грязь, прилипшую к подолу одежды Карам.

На Уэсли она даже не взглянула.

– Мете, – произнесла Карам, – мне нужна твоя помощь.

Это были первые слова, которые она сказала матери за пять лет. Карам стало стыдно за это.

Пять лет прошло с тех пор, как отец велел ей уходить и найти себе войну, если уж девушка так отчаянно этого желает.

Пять лет с того момента, как Карам умчалась прочь так стремительно, словно за ней гнались демоны.

Девушка хотела вернуться когда-нибудь, высоко держа голову; со спокойным пониманием того, что она поступила правильно, когда уехала отсюда. Желала доказать, что ее решение учиться боевым искусствам оказалось абсолютно правильным.

За все это время лицо матери ничуть не изменилось – словно было нарисовано на холсте и покрыто лаком. Карам видела у нее под ногтями следы теста и чувствовала с кухни знакомый запах пряностей. Девушка не сомневалась в том, что когда увидит отца, он будет таким же решительным и упрямым, как прежде, и с добрыми глазами. И уж конечно, не изменит своей привычки дотрагиваться до священного ожерелья на ее шее.