Прошло пять лет. Ничего не изменилось – не считая самой Карам.

– Помощь, – повторила ее мать по-усханийски. Карам немедленно выбранила себя за то, что не заговорила на священном языке. Ей уже давным-давно не с кем было на нем разговаривать. – Моя помощь всегда с тобой, дила.

Вот уже целую вечность никто не называл Карам «милой».

– Но я не стану помогать ему.

Мать Карам впервые посмотрела на Уэсли. Ее взгляд стал жестким.

– Значит, вы слышали обо мне, – произнес Уэсли.

– Нет.

Улыбка Уэсли погасла. Он не привык к безвестности.

– Но я знаю, что ты – смотрящий, – продолжила мать Карам. – Смотрящего я могу узнать где угодно. – Она обвиняюще взглянула на Карам. – Тебе не следовало приводить его сюда.

Уэсли расправил ворот рубашки.

– Я часто это слышу.

– Быть может, тебе следовало прислушаться. Такие люди, как ты, должны сидеть в тюрьме.

– На свете немного подобных мне людей.

– Нет, много.

Карам откашлялась и спросила:

– А где пехта? Мне казалось, он должен был уже вернуться из храма.

– Твой пехта не в храме. – Ее мать вытерла припорошенные мукой руки о ярко-оранжевую ткань штанов. – Он с Непостижимым Богом.

У Карам едва не подломились ноги.

Конечно же, она ослышалась. Отец не мог…

– Прошло уже много месяцев.

Карам оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.

Девушка не могла не узнать о смерти отца. Такие люди, как он, не умирают тихо. Они гибнут на глазах толпы, взывая к миру. Их убивают в дни жестоких расправ. Тогда небеса плачут, а время замирает среди громовых раскатов – такова ярость Непостижимого Бога.

Он не мог просто уйти много месяцев назад – так, чтобы за эти месяцы его дочь ничего не проведала.

– Ты не сказала мне, – выдавила Карам.

– Тебя не было рядом, чтобы я могла тебе сказать.

Ее мать вернулась в дом, оставив дверь открытой – словно приглашала их войти. Карам проследовала за ней на кухню, чувствуя, как в груди поднимается гнев.

– Ты даже не сообщила мне!

Женщина продолжила готовить еду.

– А откуда мне было знать, куда сообщать?

– Вы сами велели мне уходить!

– Ты и Арджун уже замыслили этот уход.

– Вы велели мне уходить, – повторила Карам.

Ее мать оперлась ладонями о столешницу и вздохнула.

– Иногда сказанные в гневе слова – это не слова истины, дила.

– Мне не нужны твои проповеди.

– Только моя помощь.

– Мете, пожалуйста, – дрожащим голосом выговорила Карам.

Это прозвучало настолько не похоже на нее, что Карам почти ощутила себя снова маленькой девочкой. Как будто и не прошло всех этих лет, проведенных на улицах Крейдже – когда она прорубала себе путь через город, стряхивая прошлое с ног, точно пыль и прах. Сейчас девушка, как когда-то прежде, явилась домой и стояла, виноватая, перед своими родными.

Ее отец был мертв. Она никогда не сможет увидеть его и извиниться. Карам больше не сумеет обнять отца и услышать, как он гордится ею – такой, какой она стала. Пусть даже это совсем не то, чего мужчина хотел. Отца просто не было.

Карам бросила свою прежнюю жизнь в пламя. Крейдже помог ей все сжечь. Теперь уже не было шансов заново сложить это прошлое. Все его частицы обратились в пепел.

Карам упала на пол.

Слезы были горячими и безмолвными. В груди сидела боль. Комната расплывалась перед глазами. Карам казалось, что сейчас она тоже умрет. А потом ее мать опустилась рядом на колени и жестом утешения положила руку дочери на плечо. Карам каким-то образом нашла в себе силы посмотреть в материнские глаза. В них тоже стояли слезы.

– Дила, – произнесла мать. – Ты хотела быть воином. Воины не плачут.

И она обняла Карам.

Впервые за пять лет Карам оказалась в материнских объятиях – и впервые за пять лет почувствовала себя в безопасности.

А потом кто-то негромко откашлялся.

Уэсли последовал за ними в дом. Беззвучно, точно смерть. Похоже, ему было неловко и странно видеть плачущую на полу Карам. Девушка подумала: не совершила ли она ошибку, позволив смотрящему узреть ее такой уязвимой. Но каким бы ужасным ни считали его люди, Карам знала: есть вещи, которые для Уэсли священны – и одной из таких вещей была семья. Верность.

Возможно, у него самого не было ни семьи, ни верности. Однако юноша, по крайней мере, уважал это в других.

– Я могу подождать снаружи, – предложил Уэсли, стараясь не смотреть на Карам.

– Теперь ты живешь такими тайнами, – сказала мать, утирая слезы Карам. – Так много демонов вокруг тебя.

Выражение лица Уэсли не изменилось.

Карам предположила, что он воспринял это как комплимент. Наверное, это было лучше, чем когда парня постоянно называли ручным псом Главы.

– Мете, – произнесла Карам. Голос девушки обретал твердость. И хотя дыхание все еще сбивалось, это все-таки был ее собственный голос. – Мы делаем очень важное дело.

– Жестокость не бывает важным делом, дила.

Карам вскинула руки. Она и забыла, что ее упрямство было наследственным. Это оказалось практически единственным, что досталось девушке от ее родителей.

– Разве ты вершишь работу Непостижимого Бога? – спросила ее мать. Карам кивнула и поднялась на ноги. Мать последовала ее примеру. – Ты действительно веришь в это?

Карам снова кивнула.

– Глава Усхании затевает что-то ужасное и использует для своих целей магию, – объяснила она. – Их страна в опасности.

Мать покачала головой:

– Эти преступники – не короли. И чем скорее наши дуайены бросят их в темницы, тем лучше.

Уэсли сел за маленький деревянный стол в углу кухни и раскатал рукава рубашки.

– Главы подкупают слишком многих чиновников, отсекая подобную возможность.

Мать Карам шагнула к нему и стукнула юношу по ногам, показывая: он должен встать. Карам побледнела.

– Мете! – предостерегла она, но Уэсли без возражений поднялся.

– Желание таких, как ты, давать взятки бесконечно.

– Так же, как и желание ваших дуайенов брать эти взятки, – парировал Уэсли.

– У Главы Усхании есть свои Мастера, – сказала Карам. – Он использует их, чтобы создавать ужасную магию и готовиться к войне.

– Священных проводников нельзя использовать.