– Вы умеете стенографировать? – многозначительно спросила я.

– Ну, не то чтобы стенографировать… – ответила Элизабет и тут же заговорила о другом: – Короче, подозреваемых была целая куча, и большинство – из низшего класса, обитатели трущоб. Хотя с самого начала поговаривали, что убийца может быть выше своих жертв по социальному положению: все зарезанные женщины покорно шли на заклание словно агнцы, и какими бы жалкими или пьяными они ни были, любая из уличных девиц легко отличила бы неимущего проходимца от денежного клиента.

Секунду девушка изучала свои собственные записи, словно они были написаны чужой рукой, затем продолжила.

– Мэри Энн Николз, – медленно произнесла она, будто произнесение имени убитой должно было воскресить все обстоятельства преступления.

– Первая жертва в Уайтчепеле, – подбодрила я ее. – Иногда ее называли Полли Николз. Я тоже читала газеты.

Элизабет выпрямилась и продолжала свой отчет, не отрывая взгляда от записной книжки:

– У ее мужа был роман с повитухой, которая принимала их пятого ребенка.

Я только охнула, услышав о столь жестоком предательстве. Бесстрастностью и пронырливостью девушка напомнила мне Шерлока Холмса.

– Он забрал детей себе и выплачивал ей по пять шиллингов в месяц, пока не узнал, что она занялась проституцией. Мэри Энн любила выпить. Вернее будет сказать – пила постоянно. Она была невысокой женщиной, не больше пяти футов ростом, сорока трех лет.

Ирен кивнула:

– Вы хорошо осведомлены.

Я не могла понять, обычный это комментарий или же насмешка. Знает ли примадонна, кем Элизабет является на самом деле? Неопределенность сводила меня с ума, но пока я не осмеливалась спросить подругу напрямую. К тому же я медлила, поскольку боялась обнаружить, что Ирен сознательно держала меня в неведении.

– Лондонские газеты очень подробно писали о жертвах Потрошителя, – заявила Элизабет. – Я всегда считала, что информация – ключ ко всем жизненным проблемам, хотя теперь я в этом не уверена. Как бы то ни было, тридцатого августа, Мэри Энн была пьяна и без пенни в кармане, чтобы заплатить за ночлежку, но при этом у нее было хорошее настроение и чепец веселой расцветки.

К половине третьего утра она еле держалась на ногах и сообщила товарке, что собирается скоро пойти спать. Примерно через один час и сорок минут ее тело обнаружил извозчик на Бакс-Роу. Горло было перерезано, а живот вспорот так, что торчали внутренности.

Я невольно поежилась.

– Энни Чэпмен, – продолжала юная американка монотонно, словно читала панихиду, – была даже меньше ростом, чем Мэри Энн, – ниже пяти футов – и старше, сорока семи лет. Мать троих детей: дочь умерла в двенадцать лет от менингита, сына сдали в приют для калек и еще одна дочь была отправлена в учреждение во Франции.

Я только покачала головой, а Ирен напряглась, услышав упоминание о Франции.

– Муж платил Энни еженедельное пособие в десять шиллингов вплоть до своей смерти в восемьдесят шестом году. После этого женщина оказалась на улице, стала пить, ночевала в ночлежках. Восьмого сентября ее видели живой, с мужчиной, в половине шестого утра. А уже в через четверть часа ее тело было обнаружено извозчиком, жившим в доме двадцать девять по Ханбери-стрит. Горло было перерезано, юбки задраны выше коленей, кишки вынуты из вспоротого живота и уложены на правое плечо наподобие орденской ленты. Вырезанный желудок лежал над левым плечом, а матка полностью отсутствовала.

– Первый из случаев, когда преступник вырезал внутренние органы, – заметила Ирен.

Я кивнула.

– Элизабет. – Прочитав это имя, наша Элизабет вздрогнула. – Долговязая Лиз, так ее называли. Долговязая Лиз Страйд, ростом пять футов и два дюйма. Уроженка Швеции, сорока четырех лет, была замужем за англичанином по фамилии Страйд, который умер в восемьдесят четвертом году, за четыре года до ее собственной смерти. Позже она утверждала, что муж и дети погибли во время знаменитого происшествия на Темзе, когда столкнулись пароход «Принцесса Алиса» с углевозом «Байвел-Касл» и погибло более шестисот человек.

– Столкновение судов, – задумчиво произнесла Ирен. – Полагаю, бедняжка искала сочувствия.

– Но ей не верили, и правильно делали. Ночью двадцать девятого сентября ее видели много раз, и всегда с мужчиной, которого, впрочем, описывают по-разному. Говорят, что он был одет во фрак.

– Фрак, – повторила я, желая подчеркнуть, что очень немногие подозреваемые в этих убийствах так хорошо одеты.

– Именно. Ее нашли в час ночи на Бернер-стрит с перерезанным горлом, но в остальном тело не было изуродовано. Кэтрин Эддоус, которую обнаружили через сорок пять минут после Долговязой Лиз, повезло меньше. Она была сорока шести лет, ростом пять футов. Вечером двадцать седьмого сентября она была арестована за пьянство, но снова отпущена в час ночи. Тюремщику она назвалась фальшивым именем Мэри Энн Келли. Она вышла из тюрьмы как раз в тот момент, когда было обнаружено тело Элизабет Страйд. Саму ее нашли спустя сорок пять минут с перерезанным горлом, задранной юбкой и выпущенными внутренностями.

Я поморщилась, слушая сухое описание Элизабет, похожее на полицейский отчет, лишенный цветастых выражений, с помощью которых живописали происходящее газеты.

– Сначала Потрошителя прервали, – предположила Ирен, – но потом он отыгрался на второй жертве.

– Так же решила и полиция, – ответила Элизабет. – Тогда же, около трех часов утра, была обнаружена антисемитская надпись на стене дома по Гоулстон-стрит «Эти ивреи – это такие люди, что не будут обвиненными зазря». По крайней мере, говорят, что слова были именно такими. Уже через два с половиной часа надпись была смыта по приказу сэра Уоррена[58].

– Он опасался антисемитских волнений?

– Возможно. Слово «евреи» было написано с крайне маловероятной ошибкой, даже если надпись сделана малограмотным. Тот, кто ненавидит ближнего из-за его расы, обычно знает, по крайней мере, как пишется ненавистное имя. Возможно, послание вовсе не относилось к еврейскому вопросу?

– Он порезал ей лицо. Эддоус. – Голос Элизабет дрогнул в первый раз. – Кэтрин. Отрезал ей веки и кончик носа. Больше пресса ничего не сообщала, но ходили слухи о том, что из всех тел это было изуродовано сильнее всего.

– Как странно, – заметила Ирен. – Будто рассечение тела на куски для убийцы было своего рода достижением.

– Это было самое сильно изуродованное тело до Мэри Келли, – вставила я. – Я имею в виду настоящую Келли, Мэри Джейн, а не Мэри Энн, которой назвалась Эддоус.

Ирен заинтересовалась моим замечанием:

– Почти идентичные имена и одинаковые фамилии, связанные с двумя разными женщинами – жертвами одного и того же убийцы. Случайное совпадение?