Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он бы согласился с тобой, но это не так. Человек логики. Одиночка. Человек, которому якобы не нужны женщины. Что ж, – вдруг лукаво улыбнулась подруга, – по крайней мере, мы можем быть уверены в том, что не встретим Холмса в доме терпимости, Нелл. Если, конечно, ему не придется пробраться туда, преследуя какого-нибудь злодея.
– Что же это получается: все люди – фальшивки? Я – точно нет!
– Ну как же, Нелл, в твоем репертуаре есть несколько ролей, которые ты играешь с завидным постоянством.
– Роли? Какие роли? – возмутилась я.
– Дочь приходского священника. – Ирен так метко изобразила гримаску самодовольной праведности, что я невольно рассмеялась. – Возмущенная гувернантка. – И снова выражение ее лица стало одновременно смиренным и горделивым, будто у героини дешевой мелодрамы. – Невинная старая дева. – Подруга поднесла невидимые очки к глазам и подслеповато заморгала. Пока я хохотала, она добавила: – Или лучше сказать: неискушенная старая дева?
Я перестала смеяться, прикидывая, не стоит ли обидеться, но Ирен уже продолжила:
– А я примадонна. Светская дама. Разочарованная артистка. Замужняя женщина. Искательница приключений. Раскрывательница тайн.
– Неужели среди наших знакомых нет никого, кто не играл бы никаких ролей?
Ирен ответила не сразу, в задумчивости глядя в никуда. Потом вдруг повернулась ко мне с загадочной улыбкой Моны Лизы:
– Конечно есть, Нелл. Есть такой человек.
– Кто?
– Годфри, – просто ответила она, разводя руками, словно для того, чтобы подчеркнуть, что другого ответа и быть не могло. – Годфри.
Пока я ошеломленно обдумывала ее ответ, в комнату снова вошла Элизабет, и мне опять пришлось скрыться за маской «неискушенной» старой девы. Ирен была права в одном: маски подчас действительно оказывались полезными.
Все сходились во мнении о том, что Флоренс была очаровательной хозяйкой и создавала уютный дом для своего мужа и его друзей. Во всех смыслах она была женщиной, одобряемой обществом. Согласно стандартам Викторианской эпохи, их брак, пусть и лишенный страсти, был успешным.
Через десять минут снова постучали. Когда Ирен распахнула дверь, я увидела высокую, внушительную фигуру мистера Стокера. Его рыжая борода и усы были безукоризненно подстрижены, а серые глаза – серьезны.
Человек с энергичной и приветливой натурой, сейчас он выглядел подавленным. Подозреваю, он страшился этой встречи не меньше меня, под каким бы предлогом Ирен ни зазвала его сюда.
Переступив порог, он посмотрел на примадонну, потом на Элизабет и в конце концов перевел взгляд на меня, и я почувствовала в нем нечто такое, чего не замечала раньше: сдержанность, а также странное волнение.
– Общество прекрасных дам, – приветствовал он нас в своей обычной манере, рывком снимая шляпу, словно сэр Фрэнсис Дрейк перед королевой Елизаветой. Он был неизменно галантен с женским полом, но его любезность никогда не отдавала развязностью.
Теперь, поймав взгляд импресарио, я поняла, что его дружелюбие может быть напускным и что он, похоже, смущен или даже напуган нашим присутствием, словно у нас троих была некая власть над ним, подобная власти муз или фурий.
Я постаралась посмотреть на нашу компанию его глазами. Ирен, как всегда, выглядела изысканно в бледно-голубой шелковой юбке и отделанной рюшами блузе, эффектно украшенной на шее, талии и манжетах синими атласными лентами. Элизабет, как я внезапно осознала, была на удивление хорошенькой и явно умела преподнести себя так, чтобы мужчины ни на секунду не забывали об этом. Сейчас ее красоту подчеркивало шерстяное платье в розовую и кремовую клетку с широким кушаком на талии. Белые воротничок и манжеты создавали впечатление невинности. Впрочем, возможно, даже я казалась привлекательнее, чем на самом деле, из-за расставленных повсюду в комнате живых цветов. На мне было платье из тонкой шерсти шафранного цвета, отделанное аккуратными защипами, с бесчисленными крохотными пуговками и оторочкой медного цвета по горловине, поясу и лифу.
Как бы то ни было, мистер Стокер краснел и кланялся, будто и не он провел полжизни в окружении шикарных театральных див.
Возможно, после того, как я «поймала» его в борделе два дня назад, он чувствовал себя неловко в присутствии женщин, даже таких респектабельных, как мы. Ну как большинство из нас. Судя по всему, ему не довелось увидеть Пинк в доме свиданий, потому что он обращался к ней, как пристало обращаться к хорошо воспитанной, порядочной девушке.
Тем не менее нервозность в его поведении была очевидной, и он чуть ли не волчком вертелся, поворачиваясь то к одной из нас, то к другой, будто все мы были одинаково неотразимы и одновременно пугающи.
Странно было видеть неуверенность этого светского господина. Я не могла понять, почему Ирен так настаивала на моем присутствии, выпроводив при этом Элизабет, которая, извинившись, опять исчезла в комнате, о чем втайне мечтала и я сама. Как и она, я узнала о мистере Стокере много лет назад, когда ему было около тридцати и он еще не стал известным путешественником и писателем. Так что мы обе могли бы судить, как его поведение и характер изменились за годы.
И тут, словно удар хлыста, ко мне пришла новая мысль: театральный импрессарио Брэм Стокер всегда работал допоздна, вечерами и даже ночью. Мог ли он быть кандидатом в убийцы по делу о резне в Уайтчепеле? Если его считали подозреваемым здесь, в Париже, значит, стоило задуматься и о его возможной роли в лондонских происшествиях.
Я сидела у большого круглого стола, где еще недавно лежали мои наброски. Туда и подошел мистер Стокер, чтобы поприветствовать меня, избегая при этом моего взгляда. Я вспомнила замечание мистера Холмса о том, что в убийствах в Лондоне подозревались представители среднего и даже высшего классов. Я также вспомнила, что детектив не стал привлекать к расследованию своего компаньона из опасения, что тот навлечет на себя подозрения уже тем, что обладает навыками хирурга. Если даже Шерлок Холмс не в силах защитить своего ближайшего друга от возможных наветов, значит, сеть поисков раскинута куда шире, чем писали газеты.
А если Потрошителем может быть кто угодно, значит, под подозрением каждый.
– Поразительная мысль, Ирен!
Брэм, импресарио до мозга костей, так загорелся идеей оперы, что совершенно забыл о своей неловкости.
Он примостился на краю небольшого французского стула, как мисс Маффет[62] на скамеечке, с азартом потирая колени крупными ладонями.
– Такая постановка может путешествовать повсюду, и вы, конечно, будете менять костюмы, чтобы сыграть разных королев, так что получится своеобразный показ мод, дамам должно понравиться. О, в вашем исполнении, разумеется, понравится и дамам, и джентльменам. Самое главное – правильно выбрать композитора. Англичанина, разумеется. Возможно, Салливан подойдет. Ему не терпится заняться чем-нибудь посерьезнее песенок. Такая постановка будет очень хорошо воспринята в Америке. А история о вас, уроженке Штатов, вернувшейся в родную страну после головокружительного успеха в Европе, будет продаваться на ура. Я всем сердцем поддерживаю идею и сделаю все возможное, чтобы воплотить ее в жизнь.