— Состояние минимальной включенности — внешнее любопытство по отношению к эстетике криминала при полном отсутствии интереса к преступной карьере и при общей ориентированности на карьеру позитивную. Это юноши и девушки (школьники, студенты, работающая молодежь), которые относятся к тематике АУЕ лишь как к интересной информации, небольшой части поступающего к ним огромного и многообразного информационного потока. На пике моды они использовали АУЕ как один из многочисленных мемов, позволяющих общаться, играть, шутить, быть в тренде происходящего и формировать личную самопрезентацию (немного отрицательную). Переводить свои знания об АУЕ в криминальную деятельность они не собираются и, в общем-то, не отличаются от «нормальной» законопослушной молодежи, увлекающейся криминальными триллерами, читающей детективы, потребляющей информацию о насилии в объемах, нормированных современной культурой.

Надо признать, что в главе не нашли отражения две важные сферы бытования подросткового криминала: исправительные учреждения для несовершеннолетних и детские дома. Несомненно, такие закрытые пространства для неблагополучных детей и подростков ввиду своей специфики способствуют криминальной самоорганизации и могут быть рассадниками преступности. Но и связывать их напрямую с «движением АУЕ» нельзя. Так, один из наших экспертов в ходе интервью разобрал несколько случаев волнений в исправительных учреждениях для несовершеннолетних и показал, что в каждом из этих эпизодов выявляется набор причин, которые достаточно полно объясняют произошедшее, а организующий фактор гипотетического «движения АУЕ» оказывается не нужен. При работе над книгой я собирал материал и по исправительным учреждениям, и по детским домам, но в итоге осталось ощущение незаконченности работы и было принято решение вывести эти пространства за рамки исследования, оставив их как этнографическую terra incognita.

Но при этом, рассматривая доступные социальные пространства, так или иначе связанные с тематикой АУЕ, я не вижу никаких указаний на существование какого-либо молодежного «движения АУЕ», чем-либо отличающегося от ранее известных нам проявлений преступности. О том, как в общественном сознании сформировался образ опасного, могущественного и наступающего со всех направлений «движения АУЕ», будет рассказано в следующей главе.

Глава VII

АУЕ: моральная паника

В предыдущих главах были в общих чертах рассмотрены информационные процессы, происходившие в связи с появлением в медийном пространстве понятия АУЕ, а затем и категории «движение АУЕ»: основные события новостной повестки, связываемые с АУЕ [глава I], этимология ключевого слова [глава II], версии возникновения «движения» [глава III], виртуальная и аудиовизуальная составляющие явления [глава IV], статистика интереса к теме [глава V]. Был сделан обзор материалов, отражающих реальное положение с преступностью несовершеннолетних и осмысление детьми, подростками и молодежью понятия АУЕ [глава VI]. Далее собранный эмпирический материал будет осмыслен с точки зрения концепции моральной паники. В главе VII будет рассмотрено, как, согласно закономерностям моральной паники, развивался информационный резонанс вокруг темы АУЕ; глава будет предваряться теоретическим параграфом, дающим обзор основных подходов к теме моральной паники. Ситуация с «движением АУЕ» — не единственный случай раскручивания моральных паник в Советском Союзе и Российской Федерации — в главе VIII будет рассмотрено еще пять таких случаев.

VII.1. Моральная паника. Основные понятия

Моральная паника (moral panic) представляет собой социальный процесс, в общих чертах сводящийся к следующим этапам: 1) некая социальная группа, социальное явление или индивиды определяются как «народные дьяволы», несущие угрозу социальным нормам и безопасности общества; формируется образ этой угрозы, как правило, сводящийся к простым и понятным символам; 2) к осмыслению данной угрозы подключаются «моральные предприниматели» — институции, социальные группы и индивиды, заинтересованные в поддержании и защите социальных норм; 3) формируется общественное беспокойство, значительно завышающее степень реальной угрозы; 4) действия «моральных предпринимателей» и обеспокоенного общества часто приводят к социальным изменениям.

Впервые термин «моральная паника» употреблялся Маршаллом Маклюэном в 1964 году в книге «Понимание медиа»[329], однако основополагающим трудом, раскрывающим данное понятие, стала книга Стенли Коэна «Народные дьяволы и моральные паники», изданная в 1972 году[330]. Объектом исследования Коэна стала ситуация, сложившаяся в нескольких курортных прибрежных городах Англии в 1964–1966 годах. Маргейт, Брайтон, Борнмут, Клэктон и некоторые другие населенные пункты в эти годы становились местами конфликтов модов и рокеров — двух групп молодежи, построенных по субкультурному принципу. Большей частью это были молодые жители Лондона, приезжающие к морю на выходные (хотя встречались среди них и местные); моды пользовались мопедами, а рокеры — мотоциклами. Собственно, все конфликты были незначительны, практически никто из участников серьезно не пострадал, ни местным жителям, ни их имуществу не было нанесено сколько-либо значительного ущерба. Однако события имели мощный общественный резонанс — реакция на каждый эпизод противостояния была бурной, ожидание новых конфликтов, назначенных на последующие дни, сопровождалось высокой напряженностью. В общественном сознании происходила демонизация модов и рокеров; им были посвящены многочисленные публикации СМИ, высказывания журналистов, политиков и разнообразных медийных личностей; большинство этих высказываний было наполнено тревожностью. Значительно преувеличивалась опасность происходящего, что выражалось в мобилизации сил правопорядка и создании инициативных групп, ставящих перед собой задачу борьбы с модами и рокерами. Были предложены законодательные инициативы, направленные на борьбу с данной социальной проблемой, общественная тревожность выразилась в принятии некоторых репрессивных законов (по крайней мере, в общественном сознании принятие этих законов связывалось именно с конфликтом модов и рокеров).

Эпизод с рокерами и модами, описанный Коэном, является частным случаем паник, связанных с молодыми людьми, несущими обществу потенциальную угрозу. Барри Гласснер в книге «Культура страха» отмечает страхи, связанные с криминализацией молодежи, в числе наиболее распространенных общественных фобий[331]. По подсчетам О. Михайловой, детям и молодежи посвящено 16,8 % всех статей о моральных паниках, причем это самая крупная тематическая группа из всех[332]. Фактически молодежь может быть встроена во многие сюжеты моральных паник. Так, в предисловии к пятому изданию своей книги (2011) Коэн перечислял следующие, по его мнению, наиболее распространенные объекты моральной паники: 1) молодые брутальные мужчины — представители рабочего класса; 2) школьное насилие; 3) опасные наркотики; 4) жестокое обращение с детьми, сатанинские ритуалы и педофилия; 5) секс и насилие в медиа; 6) мошенничество и матери-одиночки; 7) иностранные беженцы[333]. Большинство категорий, перечисленных здесь и в других подобных обзорах[334], включает молодежь напрямую или косвенно; молодежь является важным «народным дьяволом», сеющим тревожность в общественном сознании. Чтобы лучше показывать сходство