— Да, конечно, — покорно проговорила мисс Маршбанкс.

— А вам, мисс Лангхоулм? Вам тоже ясно? — спросил герцог. — Вы новичок среди нас, но, как мне кажется, вы понимаете, что речь идет о чести семьи, и я бы просил вас, чтобы ни одно слово о том, что вы видели, не проникло за пределы этой комнаты.

— Я обещаю, — тихо сказала Вирджиния. Герцог подошел к кровати и посмотрел на герцогиню. Понимая, что в такой момент ничто не должно мешать матери и сыну, Вирджиния отвернулась. Мисс Маршбанкс уже была у окна и опускала шторы. Затем снова заговорил герцог, и его голос нарушил тишину, которая стала почти давящей:

— Сейчас я пошлю за врачом. Вы, мисс Маршбанкс, сделайте то, что я просил. А вы, мисс Лангхоулм, постойте, пожалуйста, у двери и проследите, чтобы никто не вошел. Я не хочу, чтобы горничные или кто другой узнали о смерти моей матери до того, как мисс Маршбанкс подготовит ее к приходу врача.

— Я понимаю, — сказала Вирджиния, с трудом найдя силы для этих слов.

Герцог повернулся и вышел из комнаты. Вирджиния посмотрела на мисс Маршбанкс, которая снова стояла у кровати с искаженным от рыданий лицом.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Вирджиния.

— Только тем… что просил его светлость, — едва проговорила мисс Маршбанкс. — О, моя… бедная… бедная… госпожа! И как… могло… такое случиться…

— Вы не должны винить себя, — сказала Вирджиния.

— Если бы только… я не оставила… письмо! — с отчаянием в голосе воскликнула мисс Маршбанкс.

Вирджинии захотелось успокоить ее, но она понимала, что сейчас неподходящее время. У обеих были дела, поэтому девушка вышла из комнаты, притворив за собой дверь, и встала возле нее в коридоре. К счастью, комната герцогини была последней, и, так как горничные давно закончили уборку, никого вокруг не было. Вирджиния немного постояла, затем, почувствовав, что ноги больше не держат ее, она присела на один из бархатных стульев с высокой спинкой, которые стояли через равные промежутки вдоль всего коридора.

Только теперь вся важность случившегося начала медленно доходить до ее сознания. Она подумала, что никогда не сможет забыть того мгновения, когда увидела лорда Рафтона с почти дьявольским выражением лица, схватившего герцогиню за шею. Затем, когда вся картина восстановилась в ее памяти — вялые руки герцогини со сверкающими кольцами, вытянутые на столе, ее лицо, малиновое, искаженное гримасой, с остекленевшими глазами, чернильница, опрокинутая на ковер, и перо, лежащее рядом, — она вспомнила еще одну деталь. На полу, очевидно тоже сброшенный со стола, лежал листок бумаги — такого же размера, цвета и формы, как тот, который лорд Рафтон подписывал по просьбе герцогини, когда она брала Вирджинию с собой, чтобы навестить его. В тот раз герцогиня утверждала, что это было любовное послание, которое он написал ей много лет тому назад. Но даже несмотря на ужас и смятение при виде герцогини, падающей полуживой из-за стола, Вирджиния заметила листок бумаги. А теперь она поняла, и у нее не осталось ни тени сомнения, что это был чек!

В замке было очень тихо. Вирджиния думала, что все, кроме нее, на похоронах. Герцог настоял, чтобы церемония прошла скромно, поэтому на ней присутствовали только родственники и домочадцы. Но все равно за гробом, украшенным белыми лилиями, шла огромная толпа. Гроб несли из замка на своих плечах садовники и лесничие, направляясь в фамильный склеп часовни, расположенной в парке. Вирджиния наблюдала в щелку между шторами за извилистой процессией, похожей на длинного, темного крокодила, греющегося на солнышке, что никак не гармонировало с черными сюртуками и траурными вуалями.

Последние три дня были сплошным кошмаром для мисс Маршбанкс, но хотя на ее плечи свалилось множество дел, связанных с похоронами, все эти хлопоты поддерживали ее и не давали ей возможности сломиться.

Вирджиния узнала, что многие родственники негодовали по поводу распоряжения герцога провести похороны как можно быстрее. Они также были вне себя, когда герцог настоял на том, чтобы хоронили герцогиню в закрытом гробу, и те, кто хотел попрощаться с ней в последний раз, не смогли этого сделать. Почему возникла такая необходимость, знали только мисс Маршбанкс и Вирджиния; только они сознавали, что измененный цвет лица нельзя полностью приписать сердечному приступу.

Мисс Маршбанкс не с кем было поделиться, пришлось Вирджинии все выслушать: как местные жительницы, которые по традиции пришли, чтобы обрядить покойницу, оскорбились, что мисс Маршбанкс не вышла из спальни; как они жаловались, что из-за опущенных штор им трудно делать свое дело; и какое любопытство у них вызвало приказание герцога похоронить мать с жемчужно-бриллиантовым воротником на шее.

— Конечно, они не осмелились перечить его светлости, — говорила мисс Маршбанкс, — все досталось только мне!

«Но сейчас, — подумала Вирджиния с легким вздохом облегчения, — тяжкое испытание почти позади». Вчера два санитара увезли лорда Рафтона в закрытой карете. Сегодня вечером или самое позднее завтра рано утром все, кто живет в замке, разъедутся либо в каретах, либо на поездах. Вирджиния рада была узнать, что леди Шелмадайн тоже уедет, но она понимала, что это вовсе не означает победу или что жестокая красавица отказалась от замыслов и планов, как вместе с Маркусом Риллом покончить с герцогом. Единственная причина ее отъезда заключалась в том, что теперь, со смертью герцогини, она не могла оставаться в замке без компаньонки.

Вирджиния столкнулась лицом к лицу с леди Шелмадайн сразу же после смерти герцогини, и если бы не было так страшно, ее бы даже позабавила эта встреча. Приехал доктор, и Вирджиния, которой не нужно было больше сторожить у дверей спальни, покинула свой пост. Дойдя по коридору до лестницы, она догадалась, что герцог уже объявил всем в доме о смерти матери. Шторы были опущены, и большой холл погрузился почти в полную темноту. Когда Вирджиния спускалась вниз по ступенькам, через парадную дверь вошла леди Шелмадайн. По всей видимости, она возвращалась с прогулки. Постояв секунду и посмотрев вокруг, она поддернула юбку и заспешила вверх по лестнице. На полпути леди Шелмадайн столкнулась с Виржинией.

— О, мисс Лангхоулм! — воскликнула она. — Я не заметила вас. Здесь так темно. Шторы опущены. Неужели кто-то умер?

Вирджиния увидела, как возбужденно вспыхнули глаза леди Шелмадайн, и, помедлив, тихо произнесла:

— Да. У меня очень плохие новости. В доме действительно смерть.

— О, не может быть! — вскричала леди Шелмадайн. — Бедный Себастьян! Как ужасно! Что же с ним случилось?

Вирджиния помедлила с ответом. Потом, глядя прямо в лицо леди Шелмадайн, на котором застыл вопрос, она поинтересовалась:

— Почему вы вдруг решили, что несчастье произошло с герцогом? У его светлости превосходное здоровье. Умерла герцогиня!..

Если бы Вирджиния не боялась так за жизнь герцога, она бы рассмеялась при виде гримасы, перекосившей лицо леди Шелмадайн. Она сразу поняла, что почувствовала эта женщина: сначала — разочарование, что злобный замысел не осуществился, потом — неожиданный страх, что их яд убил, в конце концов, не того человека.