4 февраля 1942 года санитар, сержант Эверетт, принес мне десерт. К сожалению, у стеклянного блюда был отбит кусок, а другого блюда для десерта они не нашли. Я спросил, не могли ли кусочки стекла попасть в десерт. Эверетт ответил, что никак не могли, поскольку кусок стекла был отбит еще до того, как туда положили угощение. Мой опыт, однако, подсказывал мне, что этому верить нельзя, и я стал тщательно изучать содержимое тарелки. Эверетт страшно разнервничался и попытался помешать мне. Я был прав, в десерте были кусочки стекла. Позже повар извинился передо мной и добавил, что мне еще раньше показывали трещину в блюде. Ошибка произошла из-за того, что десерт на него положили уже после того, как от него откололся кусок. На этой стеклянной тарелке, как и на всех тарелках, на которых мне подавали отравленную пищу, стояла монограмма короля Англии[14].

Таким образом, мне хотели показать, что я являюсь гостем короля. Чем хуже становилось мое положение, тем чаще люди, окружавшие меня, старались напоминать мне о доме. Они снова и снова спрашивали меня, как дела у моей жены и сына, хотя прекрасно знали, что я вот уже много месяцев не получал от них никаких вестей. Доктор Джонс принес мне фотографии своего пасынка, сделанные в ту пору, когда ему было столько же лет, сколько и моему сыну. Они играли мелодии моей родины в таком месте, откуда я мог их услышать. Среди охранников был человек, который научился где-то петь в манере йодль, и это должно было напоминать мне о моих родных горах. В середине августа 1943 года мне сообщили, что ожидается приезд швейцарского посланника. Одновременно с этим у меня начались жесточайшие головные боли, которые отдавали в правое глазное яблоко. Я потерял чувство времени. События, произошедшие несколько дней назад, казались мне случившимися за много недель до этого. Моя память временно ухудшилась. Я снова обманул их, притворившись, что полностью лишился памяти. Я делал вид, что ничего не помню, даже в присутствии посланника, но это не произвело на него никакого впечатления. Он сам в это время страдал от провалов в памяти. Со времени его последнего посещения я потерял около восемнадцати килограммов веса и перед самым его приездом страдал от особенно сильных болей в животе. Я был похож на ходячий скелет, но посланник заявил, что я никогда еще не выглядел так хорошо. Я попросил его выяснить, не могут ли власти отправить меня в обычный лагерь для военнопленных, поскольку доктор Джонс заявил, что я потерял память из-за того, что живу в одиночестве. Он несколько раз ответил в удивительно резкой манере, что сделает все, чтобы облегчить мою участь, из чего я сделал вывод, что он палец о палец не ударит, чтобы меня перевели в лагерь. Я попросил его привезти мне книги, которых, как мне говорили, достать в Англии невозможно, – Шопенгауэра, Шиллера и Готфрида Келлера. Я снова напомнил ему о «Всемирной истории», которую просил привезти еще полтора года назад. Позже он дал мне посмотреть альбом одного немецкого юмориста. Но я так и не дождался запрошенных книг, хотя посланник возвращался в Швейцарию, где обещал достать их для меня.

Я ни капельки не сомневаюсь, что тогдашний швейцарский посланник в Лондоне находился под воздействием гипноза. Но ему внушили не убивать меня, а не выполнять мои просьбы о присылке книг, о переводе в лагерь военнопленных, а также отнести образцы лекарств, которые я ему дал, не в швейцарскую лабораторию, а в лондонскую. Поскольку его хозяева были уверены, что люди никогда никому не расскажут об этих преступлениях, они решились даже на такую глупость, как наведение на посланника паралича с целью отложить его приезд ко мне. Новый посланник сообщил мне, что у его предшественника неожиданно обнаружились сильные провалы в памяти. И его по состоянию здоровья вынуждены были отправить домой, в Швейцарию.

Я подозреваю, что преступления против посланника совершались членами Лондонского клуба, которых самих превратили в полупомешанных. У меня возникла такая мысль после того, как посол сообщил мне, что старый конюший короля, являвшийся членом этого клуба, неожиданно лишился памяти и вскоре после этого был найден мертвым на рельсах. Он попал под поезд, так и не восстановив свою память. Уж не знаю, какие тайны он знал, что его заставили сначала лишиться памяти, а затем и замолчать навсегда. Я узнал об этом перед вторым приездом посланника из газетной статьи, опубликованной в «Санди тайме» от 22 марта 1942 года под заголовком «Тайна смерти конюшего».

На мою просьбу перевести меня в лагерь, которую я передал британскому правительству через швейцарского посланника, я получил отказ. Правительство сообщало, что только оно может решать, где и в каких условиях я должен содержаться. Я не ожидал ничего другого и обратился с просьбой, желая провести эксперимент. Мне снова было сделано предложение, которое я получал уже несколько раз, принять к себе какого-нибудь немецкого военнопленного в качестве компаньона, но я отказался. Я не мог позволить, чтоб еще один немец подвергся такому бесчеловечному обращению.

Головные боли у меня не прекращались. Я снова стал делать вид, что лишился памяти. На этот раз я учел все свои прошлые ошибки. Я не стал узнавать людей, которых не видел больше двух недель, даже если это был кто-нибудь из врачей, находившийся при мне годами. Из этого можно понять, какие ужасные яды мне давали, яды, для которых не существовало противоядий, в отличие от тех, что я получал в Митчетте.

Вскоре я научился не совершать ошибок. Я успешно прошел несколько проверок. Они заключались в том, что в моем доме неожиданно появлялись люди, которых я знал до этого, но я делал вид, что не узнаю их, хотя и находился в состоянии гипнотического сна. Я должен был быть начеку днем и ночью. Наконец, я научился давать ложные ответы, даже в своих снах, что помогало мне делать вид, что я лишился памяти. Я надеялся, что, обнаружив мою болезнь, власти Британии отправят меня домой. Но надежды мои не оправдались. Проходили месяцы, корабли, на которых привозили пленных для обмена, приходили и уходили, а в моем положении ничего не менялось.

Опасаясь, что в один прекрасный день я действительно лишусь памяти, я стал заучивать наизусть те выводы, которые родились у меня на основе полученного опыта. Каждый день, в определенное время, я повторял их иногда вкратце, иногда целыми предложениями, что занимало у меня несколько часов. Я надеялся, что, затверженные подобным образом, они навечно сохранятся в моей душе, даже если я перестану помнить события, случившиеся несколько дней назад.

Однажды ко мне явился доктор Филлипс и сообщил, что генерал-фельдмаршал Паулюс обратился к немцам по московскому радио с предложением прекратить сопротивление. Он спросил: не согласен ли я с Паулюсом, что пора закончить войну, не хочу ли вернуться домой? Я ответил, что да, конечно хочу, но не ценой поражения моей страны. Этот ответ сильно разочаровал его – это было написано на его лице.

Я убежден, что они надеялись получить от меня заявление, которое можно было бы использовать против немецкого народа в пропагандистских целях. Тогда на меня стали давить. Но ни увеличение шума, ни усиление болей в животе в течение последующих нескольких дней не заставили меня дать положительный ответ на вопрос, который мне снова задали, надеясь, что, желая прекратить свои муки, я уступлю. Это событие стало для меня последним доказательством того, что тайный препарат уже не оказывает на меня никакого воздействия, по крайней мере сейчас, ибо если бы он оказывал, то меня бы заставили предать свою страну, как предал ее Паулюс, который, вне всякого сомнения, тоже стал жертвой этого препарата.