И бабушка говорила: «Ничем хорошим это не закончится. Нашла себе нахлебника. Такие только прикидываются легкими, а ранят больнее всех».

И Марианна говорила: «Конечно, было бы лучше, если бы он водил не мотоцикл, а „бентли“, но в целом – одобряю».

Однажды Надя участвовала в интернет-дискуссии о сути брака, идиотской и довольно поверхностной. Иногда за завтраком она просматривала один из расплодившихся в нулевые женских форумов, которые становятся спасательными шлюпками в сером море скуки для домохозяек с гуманитарными наклонностями. Тема была обозначена как «Идеальная семья» – казалось бы, безобидная тема, но, как это часто бывает в Сети, уже на второй странице обсуждение привели к знаменателю некрасивой кошачьей свары. С рвением закаленных в дворовых боях полканов каждый защищал свой огород.

Некто под ником sexy-koshechka88, доказывал, что идеальный брак – это когда ты получаешь шубу на день святого Валентина и внедорожник к Рождеству. «Мужчина ценит только то, во что вкладывает, – доказывала sexy-koshechka88. – Все остальное для него – запасной аэродром, даже если есть штамп в паспорте». На sexy-koshechka88 предсказуемо накинулись толпы баб. Отбивалась она хладнокровно, правда, в конце концов все же выяснилось, что koshechka вообще не замужем, просто встречается с женатиком.

Некто gadkaya-pregadkaya рисовала пастельную пастораль: «Идеальная семья – это когда вы все-все делаете вместе. Вместе просыпаетесь, с улыбкой смотрите друг другу в глаза, пьете кофе в постели, потом едете в офис. Разумеется, у вас общий бизнес, ведь вы – одно целое. За совместным обедом вы обсуждаете деловые планы, за романтическим ужином говорите только о любви. После ночи страстного секса засыпаете счастливыми, прижавшись друг к другу». Надя с усмешкой представила себе пересахаренную жизнь двух ликующих дебилоидов, из речи которых давно исчезло местоимение «я». На десятой странице выяснилось, что юзеру gadkaya-pregadkaya всего тринадцать лет, к тому же это мальчик.

Высказалась и Надя. В то утро ее настроение было замечательным. Она встала раньше мужа на полчаса и приготовила ароматный омлет с травами. Они вместе завтракали и полушутя выбирали имя для не родившегося еще малыша. А потом Данила умчался на своем байке одному богу известно куда, а она осталась дома – у нее выходной, йога для беременных, ланч с Марианной, тяжелое дежурство у бабушкиной постели.

Об этом она и написала. Идеальный брак – это когда два человека просто хотят быть рядом, но при том у каждого существует своя, отдельная жизнь. Личная свобода никак не ограничивается, и может быть, поэтому ее не так уж сладко нарушать. Свобода – она как конфета в серванте. Малыш смотрит на яркую обертку через стекло и вожделеет шоколад. Если бы конфета лежала в вазе на столе, он, возможно, просто прошел бы мимо. Но она заперта и оттого желанна. Малыш, рискуя быть отлупленным, вскрывает сервант бабушкиной шпилькой, быстро сжирает шоколад, а фантик набивает ватой, чтобы никто не заметил преступления. Родители, конечно, заметят все равно. А ведь все могло бы быть по-другому, если понизить уровень досягаемости конфеты.

Примерно об этом она и написала на форуме – лаконично, в пятнадцати строках.

Конечно, ей ответили.

«А ты уверена, что твой муж не ест конфеты из вазочки, раз ты не запираешь их в сервант? – писала некто ironichnaya_belka. – Вдруг он у тебя просто сладкоежка?»

«Наверняка он рано или поздно найдет свою половинку. А ты слишком холодна для него», – беспричинно злилась klubnika.

Надя пила теплое молоко и смотрела на снег за окном. Снежинки казались нервными перепуганными мотыльками, пляшущими в оранжевом свете уличного фонаря. Хотелось плакать, снова быть худой и свободной, заказать жирную пиццу, всю ночь танцевать сальсу в приморском баре, выброситься из окна, научиться вышивать, завернуться в плед и ничего не делать, спать с полузнакомыми мужчинами и вести им учет в тайном дневнике. И все это в любой последовательности. Это пройдет. Такое бывает. С беременными – чаще, чем с остальными.

Живешь и знаешь – скоро домельтешишь

До утра, которым буднично подойдешь

К окну, и взглянешь – если бы на Париж —

На пирамиды серых московских крыш,

На караваны серых московских рож.

И будет на платье брошь, а на сердце – брешь,

Такая брешь, что лучше ее не трожь.

Сорвешься буднично – если бы в Марракеш,

На полустанок ветхий – пшеница, рожь,

И сизоносый дремлет алкаш промеж.

Возможно, просто приснилась под утро чушь,

Возможно, скуки байроновский барыш.

Уносят мысли – если бы в Мулен-Руж,

На Юкатан, где лето, глазурь, гашиш,

Где, покурив, стоишь и молчишь, молчишь…

А дальше будет – видимо, чушь и ложь,

А дальше будет – вряд ли крутой вираж,

На сердце – брешь, а на платье – все та же брошь,

Как в Голливуд торжественен путь в тираж.

Сначала, Боже, будто навечно дашь,

Потом, без зла и пафоса, отберешь.

В сущности, Надя всегда мечтала о малом. Другие о таком и не задумывались, считая это не заслуживающими концентрации буднями.

Она мечтала, чтобы мама была рядом, а бабушка была мягче и не претендовала бы на роль генералиссимуса Надиной жизни.

Но мама всегда ускользала, а бабушка затягивала узлы. Мама была как солнечный зайчик – веселая, но неуловимая. За ней хотелось бегать, подпрыгивая. А потом сжать, теплого, трепещущего, в ладони. Бабушка была как шаровая молния – могучая, непредсказуемая и равнодушная. От нее хотелось спрятаться под кроватью.

Снег за окном был густым. Хлопья воздушного риса.

Все, в сущности, получилось, как Надя и мечтала, только реальность добавила в придуманную идиллию несколько фатальных огрубляющих мазков.

Мама рядом. У нее больше нет случайных любовников, ей почти пятьдесят. Она перестала интересоваться мужчинами резко, будто лампочку выключили.

Больше некому было ее украсть.

Мама была рядом – она каждый вечер звонила Наде, по средам и субботам они встречались за капучино. Она трогательно пыталась жить Надиной жизнью – расспрашивала, советовала, сочувствовала. В школе сочувствия она была бы двоечницей и второгодницей, потому что, формально сострадая, все время ухитрялась ляпнуть какую-нибудь бестактность. Зато она ждала Надиного малыша – с искренним инфантильным энтузиазмом. Покупала какие-то распашонки, зарегистрировалась на интернет-форуме молодых мам, кто-то из новых сетевых подружек отдал ей коляску, кто-то – подогреватель для бутылочек. Малыш еще не родился, а мама уже умоляла оставлять его на каждые выходные. «Можно и на половину недели. Тебе не обязательно бросать работу, доченька. У тебя есть я. Вместе мы справимся!»

Мама была рядом.

Только вот она больше не была солнечным зайчиком.

Она тяжело переживала климакс. Гормоны бушевали внутри, как осеннее почерневшее море. Мама часто плакала – вдруг ни с того ни с сего ее лицо сморщивалось, словно кто-то смял его в кулаке и отпустил. Она роняла голову на руки и плакала безутешно, как малыш, и беспричинно, как могло показаться со стороны. Но Надя смотрела на ее вздрагивающие кудряшки, пегие, жесткие, и все понимала. Мама по-прежнему спала в бигуди. Это было неудобно, она ворочалась и мучилась, и наверняка жалкие руины ее былого круга общения не заметили бы, если бы мама однажды появилась с прямыми, как солома, волосами. Но это была многолетняя привычка. Плюс дурацкое убеждение, что настоящая женщина должна быть наивной, смешливой и кудрявой.