– Возможности современной медицины…

– Давайте вы мне потом расскажете о современной медицине! Скажите прямо: что со мной?

Участливо заглядывая ему голубыми глазами в лицо, Элеонора Марковна произнесла длинное слово, оканчивающееся на «оз». Оно прозвучало для Миши почти волшебно. И при этом – пугающе, точно заклинание из страшной сказки.

– Если говорить вкратце, то это вирусное заболевание центральной нервной системы. Вирус циркулирует в жидкости, омывающей спинной и головной мозг, и поражает нейроны…

Голос врача отодвинулся в туманную даль. Мише показалось, что сейчас он упадет в обморок, и он с трудом балансировал на тонкой кромке сознания. Вдруг, ни с того ни с сего, он очутился в совершенно новом, неизведанном мире. «Этого не может быть, этого не может быть», – панически твердил Миша, пытаясь противодействовать этому новому миру хотя бы таким образом. Но что-то внутри него догадывалось, что сопротивление бесполезно.

– Сколько мне осталось? – прервал он врача в момент самого сложного объяснения, отчего она вздрогнула, точно лошадь, остановившаяся перед препятствием.

– Если немедленно начать лечение, можете рассчитывать на хорошую выживаемость.

– А какая она – хорошая?

– Лет… десять, – неохотно сказала Элеонора Марковна, но Миша понял, что она завысила цифру.

– А без лечения?

– Без лечения – месяца через два у вас начнутся параличи. Вы не сможете сами себя обслуживать, управлять функцией мочевого пузыря и прямой кишки. Пойдут трофические расстройства, язвы и пролежни. В конце концов вирус поражает дыхательный и сосудодвигательный центры продолговатого мозга и наступает смерть. В течение года…

– А вы уверены, что не напутали с анализом? – Миша сам был поражен отчаянием, звучащим в его голосе. Какая-то часть его существа понимала, что надо принимать подобные известия твердо, по-мужски, но сдержаться он не мог.

– Михаил Викторович, в случае сомнения мы повторяем анализы дважды, – терпеливо сказала женщина-врач. – Наше оборудование работает безукоризненно.

– Но ведь как же… Погодите… – Миша знал, что эта паника ни к чему хорошему не приведет, однако и натужливая стойкость была выше его сил. Те, кто призывают к мужеству, никогда не переживали того, что сейчас переживает он! – В чем причина? Что я не так сделал? Может, недостаточно уделял внимания чистке организма? Может, не надо было обливаться холодной водой? Где я мог подцепить этот вирус? Почему именно я? Почему именно сейчас? За что? Почему я?

– Михаил Викторович, не волнуйтесь так, – увещевающе пропела Элеонора Марковна. – Я направлю вас на консультацию к лучшему специалисту по этому заболеванию, профессору Зеленину. Возможно, он даст вам более оптимистичный прогноз.

Пока она писала адрес на листочке, Миша неподвижно сидел на стуле, стараясь ни о чем не думать. Просто следить за движениями белой пластмассовой ручки, оставляющей синие линии на четвертушке бумаги. Просто следить. Словно в этом заключалось спасение. Словно любое движение мысли могло столкнуть его в пропасть безумия, из которой не выбраться уже никогда.

– А сейчас – будьте добры, Михаил Викторович, разденьтесь до трусов, – сказала врач, беря молоточек. – Я должна исследовать чувствительность…

Только дома, сидя на табуретке в прихожей и бессильно свесив руки меж колен, Миша вспомнил, что так и не заехал в редакцию газеты. Значит, время упущено, и его гонорар переведут на депонент. А чтобы выцарапать деньги оттуда, придется потратить значительно больше усилий…

Откровенно говоря, подобные проблемы волновали его сейчас в последнюю очередь.

* * *

Это напоминало празднование Нового года… Или студенческое преддверие экзамена… Или мозговой штурм накануне ответственного мероприятия на работе… Одним словом, время, стирающее границы дня и ночи. Игорь не отдавал себе отчета, сколько часов прошло с тех пор, как он впервые открыл коробку с диском. Он не заметил, в какой момент за окном стемнело. Он смотрел и смотрел, не отрываясь, в экран, на котором проплывали, вспыхивали кадры его жизни в Озерске. Он снова видел пустырь возле школы, на котором мальчишки после уроков гоняли футбольный мяч, узнавал учителей и соседей, друзей и недругов, переживал радости и горести, которые в юном возрасте так интенсивны, что бросают отсветы на всю последующую судьбу…

Потрясающий эффект двойного зрения: Игорь видел сцены, сохранившиеся у него в памяти – но смотрел на них сегодняшним, взрослым взглядом, взглядом полностью сформировавшегося человека. Некоторые события, о которых он думал, что страшнее ничего быть не может, оказалось, не стоили выеденного яйца – вроде городской контрольной по химии, на которой он схлопотал двойку. И в то же время больно царапали душу мелочи, на которые он не обращал внимания. Особенно это касалось взаимоотношений с матерью. Когда он был подростком, она его постоянно раздражала – своей слабостью, своей робостью, своим неумением устраиваться в жизни, и он прямо высказывал ей это в лицо. Наотмашь хлестал обвинениями. Теперь, взрослым глазом, Игорь продолжал видеть в этой хрупкой изнуренной женщине, у которой с подола свисали нитки, ту красавицу, которая мучилась в роддоме. Неизвестно, что подорвало ее жизнестойкость – то, что ее бросил мужчина, или какое-то иное, более раннее и страшное событие, – но до Игоря только теперь дошло: его мать страдала патологической неуверенностью в себе, чувством вины, которое, наверное, исчезало, лишь когда сознание затемнял алкоголь. А ведь она имела полное право на счастливую семейную жизнь. Или… на сочувствие со стороны сына. Он, сегодняшний, видел, что ей так немного нужно: улыбка, ласковое слово, одобрение! Хоть что-то, что помогло бы ей понять: она не никудышняя, ее можно уважать и любить! Почему он не дал ей этого? Уже будучи старшеклассником, постоянно дулся на нее, как ребенок, которому не преподнесли обещанного подарка… Может быть, его сыновнее внимание и забота не отвратили бы ее от алкоголя – но почему он хотя бы не попытался?

А теперь ничего нельзя поправить. Та доброта, которую при жизни не отдали умершим, превращается в каторжный груз и давит спину до конца дней.

Ранним утром Игорь понял, что лежит на диване перед телевизором. Оказывается, он проспал всю ночь одетым – в том же самом костюме, в котором пришел с работы. С трудом открыл глаза и, еще не успев прийти в себя, нажал кнопку «Play» на пульте. В просмотре ушедшей части своей жизни заключалась некая мазохистская сладость, от которой он хотел отстраниться и не мог.

Через два часа помятый и небритый Игорь, не отрываясь от телевизора, позвонил в офис и сообщил, чтобы его сегодня не ждали и отменили все назначенные встречи – он болен. Трудно назвать это обманом: так плохо Игорю не было давно. Страдали и тело, и душа. Состояние напоминало предгриппозное: все ирреально, как во время бреда, и в то же время бред воспринимается как единственная реальность. Собственно, вообще не задаешься вопросом: насколько то, что происходит с тобой сейчас, имеет отношение к действительности. Происходит, и ладно. Спорить с этим бессмысленно. Остается принять.