Не в силах отделаться от неприязни к Генриху Ивановичу, Игорь все же отдавал ему должное как профессионалу: какая силища драматизма! Какое проникновение в материал! Какое умение увлечь зрителя – пусть даже единственного зрителя! Какая точность деталей, вплоть до мельчайших подробностей! Да, бывший психоаналитик – истинный Сценарист, ничего не скажешь!

Глаза Игоря слезились, будто песок под веками скопился. Если продолжать в том же духе, ослепнуть можно – надо позволить себе передышку… Отправившись на кухню, он залил до предельного деления электрочайник и, пока шумела вода, смотрел в окно. Взгляд, израненный многочасовым просмотром, отдыхал на ровной белизне. Выглянуло солнце, окрасив снег в розоватые тона. Красота московской зимы сейчас представлялась неуместной, как розовый шелковый бантик на крышке гроба. Не в силах больше смотреть в окно, Игорь залил кипятком чайный пакетик и принялся медленно тянуть из любимой кружки с тирольскими поросятами пустой чай – без жажды, без удовольствия.

«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок», – припомнились вдруг строки из неизвестно какого стихотворения. Нет, дорог пройдено не так уж мало, но ошибок и вправду накопилось порядочно. Игорь знал, что киноповествование о том нехорошем, постыдном, что сопрягалось для него со словом «дорога», еще впереди… Судя по хронологии, оно совсем рядом. И если Игорь с трудом переносит сцены, где он, подросток, жесток с матерью, как ему вытерпеть эпизод, где он, будучи молодым, но уже сформировавшимся человеком, проявил по отношению к другу еще большую жестокость?

Глаза по-прежнему оставались вспухшими, но по крайней мере не слезились. На всякий случай промыв их охлажденными остатками чая (народный способ, который до сих пор не подводил), Игорь вернулся в комнату, со вздохом растянулся все на том же самом диване и нажал на пульт.

Вот та самая встреча дома у Сашки, когда ему вручили проклятые деньги… Вот он укладывается спать, пристроив шуршащий целлофановый пакет на столике около кровати. Тянет руку к мерзкому старому будильнику, передумывает его заводить и засыпает. Настает утро, начинает светать…

Впервые за это время Игорь ощутил – и то где-то в глубине, на задворках сознания – некоторое недоумение. Как же так получается, что один-единственный диск, сколько бы там ни было гегабайт памяти, вместил в себя всю его жизнь? Все события, которые он смотрит вот уже много часов подряд – а это ведь еще только начало… Но ухватить эту мысль за хвост и удержать ее не удалось. Потому что на экране на его спящее лицо упала чья-то тень. Кто-то проник в квартиру через незапертую дверь, вошел комнату и, протянув руку, взял со столика пакет с деньгами. Это не мать, рука побольше, мужская… Какая-то очень знакомая рука… Неужели в фильме так и не будет показано, кто украл деньги?

И точно услышав его мысли, камера переместилась с руки на лицо посетителя. Лицо, которое Игорь тотчас узнал и, не сдержавшись, издал какой-то хриплый звук, то ли вскрикнул, то ли выругался. Мишка!.. Задушевный друг. Как же он мог?.. Ах вот как… Как бесстрастно повествовал фильм, Мишка все-таки не сумел устоять перед соблазном, которые являли собой продававшиеся у спекулянта джинсы «Супер Райфл».

Игорю стало известно, что сначала Миша был далек от дурных намерений. Просто в то утро он рано встал, случайно оказался возле их с Сашкой дома и решил составить Игорю компанию в походе за билетами. Почему бы и нет, вдвоем-то всяко веселее в очереди стоять.

Словом, было похоже, что пришел Мишка в гости без всякой задней мысли. Но тут сыграло свою роль стечение обстоятельств. Дверь квартиры нараспашку, хозяева спят, а на самом видном месте – пакет с деньгами. Колебался Мишка долго, то протягивая руку к свертку, то отдергивая ее и взглядывая на лицо спящего Игоря. Потом все-таки решился, схватил деньги – и бегом за вожделенными джинсами. А Игоря разбудил звук закрывшейся за ним двери.

От возмущения увиденным Игорь – уже теперешний, взрослый! – долго не мог прийти в себя. Какая гадость, какая подлость! И этого человека они столько лет терпели возле себя, считали самым близким, почти братом!.. А он, гад, наврал, что на джинсы дала денег тетка – и они все поверили…

Разъяренный Игорь схватился за телефон, не думая даже, как объяснит Мише источник информации. Он готов был разорвать бывшего друга в клочки. Ведь это все случилось из-за него! И с Сашкой… Абонент оказался недоступен.

Тем временем диск продолжал крутиться, на экране разворачивалась сцена их отъезда в Москву на товарняке. Они поспешно взбираются на поезд… падение Саши… Вздрогнув от хруста, с которым что-то сломалось в Сашином теле, Игорь облегченно вздохнул, когда эта сцена осталась позади. Теперь камера должна отразить, как они едут в поезде. А потом – Москва, вокзалы… Все новое, беспокойное, но уже не страшное. Не тревожащее душу…

Однако фильм «Игорь Гаренков», как истинное произведение искусства, ошарашил зрителя поворотом сюжета, которого не мог ожидать даже он. Поезд ушел, увозя друзей к высотам столичной жизни – и действие вдруг переключилось на Сашку! Отчего-то главным героем теперь стал он. Проводив поезд, Саша попытался сначала встать, потом ползти, но потерял сознание от боли и остался лежать в опасной близости от путей. Там его и нашли обходчики.

– Вот подвезло, самоубийца какой-то! – загоготали они, перемежая пристойные слова матерком, радуясь происшествию, разнообразящему их унылые будни. – Тоже мне, Анна, мать его, Каренина!

Кому-то из них пришла все-таки в голову идея вызвать «Скорую». Обходчики – мужики, в общем, не злые. Любят, правда, погоготать…

– Жалко парня, – сказал дежурный хирург в местной больнице, обращаясь к медсестрам, а не к Саше, несмотря на то, что он успел прийти в себя и слышал все до последнего слова. – Внутреннее кровотечение. Вряд ли выживет… Ну, давайте его на операционный стол. А дальше приготовьте койку в пятнадцатой.

Пятнадцатая палата провинциальной больницы – настоящая клоака. Впрочем, она не одна там была такая. Персонала, особенно младшего, не хватало, о всяких технических изысках вроде памперсов для лежащих больных и матрасов, помогающих предотвратить развитие пролежней, в те времена и слыхом не слыхивали. Вскоре Игорь напрочь забыл и о Мишке, и об украденных им деньгах, глядя, как мучается Сашка, лежа со своим переломанным позвоночником на деревянном щите, на испачканных мочой, разъедающих кожу пеленках, которые из-под него время от времени выдергивает нянька, чтобы грубо подсунуть следующие, пока сухие, без единого слова спеша в следующую палату. Какое-такое милосердие? Курам на смех! С лежачими больными она обращалась, как с неодушевленными объектами. Особенно с этим, который, как говорили врачи, никогда больше не сможет ходить. А ведь ему не было еще и восемнадцати!

– Хоть бы помер, что ль, сердечный, – было единственным у няньки проявлением сочувствия. – Что ж мать-то твоя бедная, разве ты ей опорой будешь? Это, получается, она за тобой должна ходить, пока сама не откинется, как за малым дитем…

– Пожалуйста, скажите медсестре, что мне очень больно! – молит Саша. Слова няньки безжалостны, но в своей заброшенности он рад хоть какому-то человеческому слову, хоть какому-то постороннему участию. – Скажите, чтобы мне сделали обезболивающий укол!