Ольга не понимала. Для нее река не менялась. Она не различала ее игры. И еще больше она не постигала, как в одной женщине могут умещаться такие разные личности — резкая, бескомпромиссная, порой жестокая в суждениях доктор Виера и нежная, романтичная, верившая в мифы о реках и свободу речной воды Лара.

Они набрали ракушек и вернулись к бару. Нестор к тому времени уже успел хорошенько захмелеть, и было самое время увозить его обратно в Маракунду. Дома Ольга разложила собранные ракушки на столе. Люди гадают на костях, на фасолинках, не погадать ли ей на морских ракушках? Она собрала их в пригоршню, поднесла к губам, прошептала вопрос и выбросила на стол. Но то ли она устала, то ли воображения не хватало, но ничего определенного в белой мозаике она не увидела. Ракушки молчали.

На следующий день маленькая клиника Маракунды гудела, как пчелиный рой. К ним поступила девушка племени фула, молодая, лет семнадцати, очень красивая. Привезли девушку пара бравых полицейских, так и уехали, не оставив никаких бумаг с рапортом и телефонами. Сказали лишь, что нашли на улице без сознания. Девушка пришла в себя почти сразу, как ее уложили на больничную койку. И рассказала, что приехала из Гвинеи-Канакри, четыре месяца назад родила ребенка, но его отдали в приют в Банжуле, потому что она плохо себя чувствовала. А потом ее поместили в психиатрическую лечебницу. Как только ей стало лучше, она решила направиться в Банжул за ребенком, но по дороге почувствовала слабость и упала. Сказала также, что муж ее живет в Канакри. Время от времени девушку сводили судороги, и Лара решила оставить ее под присмотром на пару дней.

А гудела клиника из-за того, что история всем показалась странной. Во-первых, африканцы, особенно такие племена, как фула, очень тесно друг друга поддерживают и детей просто так в приют не отдают. Даже если мать больна, ребенка растят другие родственники. И чтобы девушку, психически больную, одну отправили забирать ребенка из приюта (а ей в таком состоянии дитя вряд ли отдадут) — это тоже нонсенс. Здесь даже на тест на беременность всей оравой с группой поддержки приходят. Вопросов возникло много, догадок тоже.

— А что дальше делать будете? — спросила Ольга. — Ведь не можете же вы держать ее здесь неделями. Со стороны государства, я так понимаю, поддержки в таком случае ждать нечего. Куда денем девушку? Она не может даже толком сказать, куда потом отправится.

— Не переживай, здесь система отлажена, — заверила Лара. — Свяжутся со старейшинами племени фула. Они попробуют отыскать родню, сарафанное радио здесь сильно. Они же найдут средства отправить ее домой в Канакри в случае надобности. Или найдут, кто за ней будет смотреть здесь, в Гамбии. Но родня обязательно найдется, это даже без вопросов. А вот насчет ребенка — не знаем. Если вся ее история — правда и ребенок существует, то родня девушки должна его забрать и растить.

— Ну прямо органы опеки и социальной защиты!

— А ты думала. Издревле отлажено.

Правда, передать девушку на попечение фула так и не успели. Когда ее отъезд уже был подготовлен и ей сказали, что отвезут ее к дальним родственникам, она сбежала. Говорили, что вроде бы на такси уехала в Банжул, но точно так никто и не узнал.

Нестор уехал. Опять потянулись однообразные жаркие и дождливые дни. Однажды Лара привезла Ольгу в школу гриотов в часе езды от их деревни. Школа находилась на отшибе, несколько учителей и с десяток постоянных учеников жили прямо там, некоторые приезжали или приходили на занятия. Иногда они устраивали показательные выступления, организованные скорее для туристов, а не для «своих». Гриоты славились своими песнопениями и игрой на струнах, но Ольгу песнопения не интересовали, ей больше нравились африканские танцы, которые буквально завораживали ее. Гриоты иногда обучали и танцам, хотя это было не главной частью их программы.

На самом деле, как потом узнала Ольга, искусство гриотов являлось чуть ли не семейной тайной и передавалось испокон веков по наследству внутри семьи. Чужаков извне не посвящали. И лишь в последние лет десять появилось несколько так называемых школ гриотов, созданных больше с целью привлечь туристов. Гостей не посвящали в секретные легенды и мифы племен, но гриоты охотно делились искусством игры на струнных и ударных инструментах, а позже обучали и некоторым элементам танцев, скорее общеафриканским, нежели гриотским. Несмотря на доминирование туристической аудитории, были в школе гриотов и несколько учеников — выходцев из местных семей и даже из семей истинных гриотов, стремящихся усовершенствовать свое искусство. Название «Школа гриотов» было удачной вывеской. Знающие люди прекрасно различали, где заканчивается искусство гриотов и начинается более широкий и разносторонний пласт африканской культуры.

Ольгу же поглотил именно танец.

Со временем она научилась различать подлинный танец, пропитанный особой магией и страстью, и яркое, но лишенное скрытого смысла выступление для несведущих. Ольга не раз ездила к гриотам, горя желанием выучить хотя бы несколько движений западноафриканского танца. Она открыла для себя, что гриоты — одно из самых удивительных явлений Западной Африки, чье население существует по строгим кастовым законам. Гамбийцы получают свой статус вместе с рождением. На самой верхушке общества традиционно — знатные семьи местных аристократов и военачальников. Затем идут фермеры, торговцы, группы людей разных профессий, передающихся из поколения в поколение, — мастеров по дереву, коже, портных. Где-то среди этого уровня находились и гриоты. Они хоть и были одной из самых низких каст, всегда пользовались огромным уважением, так как именно гриоты являлись носителями традиций, легенд и семейных историй, были ответственны за передачу знаний и опыта из поколения в поколение. Среди гриотов традиционно было много певцов, музыкантов и танцоров, именно посредством музыки и песен они передавали и передают информацию. Гриоты называли себя охранниками истории, и Ольга не могла с этим не согласиться. Из всего увиденного ею в Гамбии именно в школе гриотов она почувствовала наиболее близкое соприкосновение с африканской культурой.

Помимо талантов танцоров и музыкантов, гриоты славились своими колдунами-лекарями, которых называли марабу. Знания марабу передавались по наследству, любой африканец прежде всего считал нужным обратиться к марабу, а уж потом думать о враче. В школе гриотов Лара представила Ольге одного марабу, заглянувшего туда проведать своего подопечного. Пожилой морщинистый мужчина с жилистым, худощавым и ширококостным телом пристально рассматривал гостей, не говоря ни слова. Лара его уже встречала раньше, она ходила к нему, чтобы узнать, что именно он выдает женщинам при определенных проблемах со здоровьем. Это «что-то» часто оказывалось очень эффективным, и Лара горела желанием понять, что же находилось в составе.

Марабу, обвешанный многочисленными кожаными квадратиками и треугольниками, в которых были спрятаны свертки с молитвами, лишь иногда кивал головой и как-то странно покачивался из стороны в сторону. И когда женщины уже уходили, он вдруг подошел к ним, взял обеих за руки, там, где бился пульс на запястье, и что-то сказал Ларе. Та отшатнулась, переспросила его. Он улыбнулся и ответил немногословно. Лара тоже улыбнулась, выглядела при этом как провинившаяся школьница.