Теперь о магии. Везде, во всем мире, вне зависимости от того, на чем она основана и как проявляется, магия одинакова. Ее предназначение в том, чтобы управлять призраками и душами живых людей, а также общаться с духами мертвых, которые вечно витают в пространстве. Вот что такое магия. Слова, произносимые на магических обрядах, могут быть разными в Эфесе, Дельфах или на просторах северных степей, но суть их не меняется. Я знаю все, что известно сейчас о магии, однако не прекращаю поиски. Каждое новое заклинание дарит мне неизведанные прежде способности. Но ты должен понять: любая магическая формула помогает мне обрести ту или иную способность, однако не увеличивает мою силу. Могущество мое растет только благодаря пониманию и воле. Магия везде одинакова, и, знаешь ты слова или нет, тебе доступно многое.

В большинстве случаев магами рождаются, однако случается, что некоторые люди становятся ими. Магические формулы помогают им, однако, повторяю, слова не имеют решающего значения. Для Бога все языки одинаковы, он их не различает. Равно как и духи. Слабым магам заклинания приносят больше пользы, чем сильным. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Ведь ты обладаешь могуществом и можешь творить чудеса без всяких заклинаний. Мы оба убедились в этом сегодня. Так не позволяй никому взять над тобой власть при помощи заклинания. Да, некоторые маги способны на это, но не позволяй одурачить себя словами. Ты должен противиться любой власти, если найдешь в себе силы. Соберись, пробуди волю и произнеси собственное заклинание, ибо заклинаний боятся не только духи, но и люди. Когда будет нужда, пропой песнь силы, песнь могущества, и ты добьешься своего. Перед тобой распахнутся все двери».

Он щелкнул пальцами и, немного помолчав, продолжил:

«И последнее. Ни один человек на земле не знает, что ожидает его за порогом истинной смерти. Духам известно больше: они видят сверкающие лестницы, ведущие на небеса, любуются цветущими деревьями в райском саду, общаются с душами мертвых, видят вспышки Божественного света — поверь, он то и дело вспыхивает, правда, лишь на короткое мгновение. Но и духам не дано знать наверняка, что лежит за гранью истинной смерти. Никому из тех, кто действительно покинул землю и сонм обреченных скитаться над ней духов, не довелось вернуться. Они могут приходить и даже беседовать с нами, однако их нельзя заставить вернуться. Только Бог или сами мертвые решают, появиться здесь или нет. Так что не верь тому, кто станет утверждать, будто ему известно о небесах все. Все, что мы с тобой когда-либо узнаем о высших сферах, о духах или об ангелах, будет связано только с землей, но никак не с царством смерти. Ты понял?»

«Да, — кивнул я. — Кажется, понял. Но почему ты сказал, что цель жизни состоит в любви и стремлении к знаниям? Я имею в виду, почему так сложилось? Почему необходимо провести жизнь в неуклонном следовании этим заветам?»

«Глупый вопрос, — пожал плечами Зурван. — Какая разница, почему так должно быть, — должно, и все. Цель жизни — в любви и стремлении к знаниям. — Он вздохнул. — Давай представим, что отвечаем на этот вопрос кому-то другому… Так почему же необходимо провести жизнь в любви и стремлении к познанию? Грубого, невежественного человека, наверное, удовлетворил бы такой ответ: „Потому что это самый безопасный способ прожить жизнь“. Человеку выдающемуся я бы ответил так: „Такая жизнь принесет славу и награды“. Тому, кто ослеплен себялюбием, я объяснил бы так: „Забота о бедных, голодных и угнетенных, умение думать о других, любовь и знания принесут твоей душе мир и покой в конце жизни“. — Он снова пожал плечами. — А самих угнетенных я утешил бы так: „Ваша боль, ваша мучительная боль утихнет, страдания прекратятся“».

«Понимаю», — кивнул я и улыбнулся, ибо неожиданно испытал удовлетворение.

«Не сомневаюсь, — сказал он. — Уверен, что ты понял».

Я вдруг снова расплакался.

«Неужели нет одного-единственного слова… какого-то девиза?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Очень трудно любить и учиться. Человек может заблуждаться, совершать ужасные ошибки, причинять боль другим. Так неужели нет предупреждающего слова? В древнееврейском есть слово „аль ташет“, что означает „не навреди, не разрушь“».

Меня душили слезы, и я с трудом выдавливал из себя каждое слово, снова и снова повторяя: «Аль ташет… аль ташет… аль ташет…» — последний раз едва слышным шепотом.

Какое-то время Зурван мрачно размышлял.

«Нет, такого слова не существует. Мы не можем распевать „аль ташет“ до тех пор, пока это не станет делать весь мир».

«А настанет ли время, когда весь мир будет петь одну и ту же песню?»

«Этого никто не знает. Ни мидийцы, ни евреи, ни египтяне, ни воины северных земель — никто. Помни, я рассказал тебе все, что мне известно. Остальное — болтовня и слухи. А теперь дай слово, что будешь служить мне, а я дам слово, что, пока я жив, ты не будешь знать боли, ибо это в моей власти».

«Даю слово, — пообещал я. — И благодарю за терпение. Мне кажется, я был добр в своей смертной жизни».

«Так почему же ты плачешь?»

«Потому что не желаю испытывать ненависть и гнев. Я хочу любить и накапливать знания».

«Прекрасно. Ты будешь любить и учиться. А теперь уже ночь. Я стар и очень устал. И хочу почитать перед сном — есть у меня такая привычка. А ты отправляйся в прах и спи, пока я не позову. Не слушай никого, кроме меня. Скорее всего, тебя никто не потревожит, но кто знает, что может прийти в голову демонам — эти злобные и завистливые ангелы способны на все. Откликайся только на мой голос. Потом мы вместе займемся делом. Если тебя все-таки вызовут, разбуди меня. Впрочем, я за тебя не беспокоюсь… С твоей силой я достигну всего, о чем мечтаю в этом мире».

«Всего, о чем мечтаешь? А каковы твои желания? Я не могу…»

«Не волнуйся, сын мой. Речь идет главным образом о книгах, — успокоил меня Зурван. — Богатство нужно мне лишь для того, чтобы создавать вокруг себя красоту. То, что ты видишь, свидетельствует о моем немалом благосостоянии. Однако прежде всего меня интересуют рукописи. Я хочу получать их из всех уголков света — от каменных пещер на севере до египетских городов на юге. И ты поможешь мне. Я научу тебя всему, и к моменту моей смерти ты обретешь достаточную силу, чтобы противостоять повелителям, которые будут ее недостойны. А теперь отправляйся в прах».

«Я люблю тебя, повелитель», — сказал я.

«Ладно, ладно, — отмахнулся он. — Я тоже полюблю тебя со временем. Настанет день, и ты будешь свидетелем моей смерти».

«Ты любишь меня? Я имею в виду именно меня… Меня ты любишь?»

«Люблю, люблю, мой юный сердитый дух. Именно тебя. Ты больше ни о чем не хочешь спросить, прежде чем я отправлю тебя спать?»

«А должен? О чем?»

«О ханаанской табличке, с помощью которой тебя сделали тем, что ты есть. Ты ни разу не поинтересовался, что там написано, не попросил меня прочесть тебе или разрешить прочесть самому. Ты ведь умеешь читать?»

«Да, умею, на многих языках. Но я не желаю ее видеть. Никогда».