— Нет, пожар.

— Краса Земель! — сказала я.

И хотя несколько дней назад она казалась мне глупой затеей, теперь я поняла, что она мне очень нужна.

— Быстрее, надень халат.

Папа взял меня за руку, мы выскочили на лестничную площадку и сбежали вниз.

— Краса Земель! — сказала я. — Можно, я ее заберу? Ну пожалуйста! Я просто суну ее в мешок!

Я боялась, что заплачу — а папа терпеть не может, когда плачут.

Он сказал:

— До твоей комнаты огонь не доберется, Джудит, пожарные уже едут.

На нижних ступеньках мы прикрыли лица рукавами, потому что из-под дверей передней комнаты шел дым, перебежали через прихожую в кухню и выскочили в сад за домом.

Миссис Пью стояла у своей задней двери в халате, с сеточкой на волосах. Губы ее были не накрашены, лицо не было вымазано этой белой штукой, и она выглядела почти нормальным человеком, вот разве что тряслась. Она подкручивала слуховой аппарат и кричала:

— Вы там целы?

Папа сказал:

— С нами все в порядке. Можно, Джудит пока побудет у вас?

Миссис Пью сказала: «Конечно!», протянула мне руку и велела идти за ней.

Миссис Пью сварила мне горячего шоколада, я сидела у кухонной стойки и пыталась разглядеть в окне сад за нашим домом, а Оскар сидел на подоконнике, насупленный, потому что его разбудили, и дергал хвостом.

— Ужасная история, — сказала миссис Пью. — Настоящий кошмар. Я вот все время боюсь, что у меня тоже случится пожар. Правда, пока, слава богу, ни одного не было.

Я услышала, как к дому подъехала большая машина, как хлопнула дверь. В небе замелькали синие вспышки. Я услышала в нашем доме мужские голоса. Открылась задняя дверь. Я услышала крики и какой-то ровный звук, а иногда доносился шум, будто тащили что-то тяжелое.

Вскоре после того, как я допила вторую чашку шоколада, пришел папа и сказал, что всё закончили. Пострадало только окно в передней комнате.

Миссис Пью спросила:

— Господи, да как же это случилось?

Папа сказал, что в окно гостиной бросили кирпич. Кирпич, сказал папа, был обмотан тряпкой. Тряпка намочена в бензине. Потом, видимо, следом швырнули спичку. Папа говорил все это очень спокойно.

Миссис Пью все моргала и моргала и дотрагивалась до горла. Я испугалась, что она упадет в обморок. Она сказала:

— Обязательно оставайтесь ночевать у меня! Нельзя вам возвращаться.

Папа сказал:

— Если можно оставить Джудит — спасибо, а сам я должен присмотреть за домом, так что лягу в передней комнате.

— Там же окно разбито! — сказала миссис Пью.

— Пожарные его заколотят, — сказал папа. — Я утром приду за Джудит.

Я дошла с ним за двери.

— Можно, я пойду с тобой домой?

— Нет, тебе лучше остаться у миссис Пью.

— Ну пожалуйста!

— Только на одну ночь, Джудит.

Я спала в комнате в дальней части дома миссис Пью на мягкой пуховой перине, от которой пахло попурри. Меня от этого запаха мутило. Было так мягко, что мне казалось, я падаю. Хотелось добежать до своей комнаты, где была дощатая кровать, колючие одеяла и никакого запаха. Я принялась раскачиваться взад-вперед.

— Господи, — сказала я, — как же Ты мог такое допустить?

«Я бы на твоем месте задал Себе тот же вопрос».

— Что? — сказала я. — Ты хочешь сказать, я должна… Эй? Эй!

Ответа не было.

В ту ночь мне снился дом, сделанный из обувной коробки. В окно проталкивали кирпичик из конструктора «Лего». Полыхала оранжевая бумага; сдвигаясь, она потрескивала. Пламя напомнило мне о чем-то, но я не могла сообразить о чем. В передней комнате спала тряпичная кукла, я кричала, чтобы она проснулась. Куколка выбежала на лестничную площадку и разбудила куклу из чистилок для трубки. Пламя поднималось по лестнице. Куколки сбивали языки пламени, они гасли, потом оживали с новой силой.

Когда я проснулась, я будто бы поднялась из воды — утонула в обратном направлении, было почти так же мучительно. А потом я вдруг поняла, что напомнили мне языки пламени: целлофановую обертку с бутылки «Люкозейда».

На следующее утро — было еще совсем рано — за мной пришел папа. Я посмотрела на него, мы вышли через калитку миссис Пью в свой садик, но папино лицо мне ничего не сказало, на нем вообще не было никакого выражения.

В доме все пропахло дымом. В передней комнате кафель почернел, стены у окна тоже почернели, на полу стояли черные лужи. Кресла были черные, проеденные до внутренностей. Краска на маминой швейной машинке пошла пузырями и кое-где отстала. На месте бывшего окна был лист фанеры.

Палисадник напоминал одну из тех картинок, где показано, как будет выглядеть мир после Армагеддона. Дипсис у окна передней комнаты сгорел полностью, зимние розы — тоже. Вишня обуглилась, на земле валялись угли. Ковер, кресло и стол были свалены у калитки, они тоже были черными.

Моя комната была точно такой, какой я ее оставила, — одеяло откинуто, Краса Земель на прежнем месте, две куколки, которые мне приснились, целы и невредимы.

Я опустилась на колени. Я снова и снова повторяла: «Спасибо!», сложив ладони. Потом открыла глаза. И они застыли.

Потому что прямо посреди Красы Земель было кукурузное поле, то самое, подожженное солнцем, и половина поля была накрыта оберткой от бутылки «Люкозейда».

Я села на край ванны и сказала:

— Не понимаю, не понимаю, не понимаю.

Вытерла рот, спустила воду.

Потом вернулась к себе в комнату, смяла обертку от «Люкозейда» и свернула поле. Растоптала землю, разбросала травинки. Поставила человечков на место, банки с водой туда же. Сказала:

— Я не понимаю. Я не хотела устраивать пожар. Я просто играла.

«Ты еще не сообразила? Все, что ты делаешь, может стать настоящим», — произнес голос.

— Нет! — сказала я. — Я думала, это только если я специально.

«Когда ты сотворяла это поле, тебе было страшно, — сказал Бог. — От страха еще и не такое может произойти. Это как призывать беду в молитве».

— Но это значит, что в любой момент может случиться что угодно, — сказала я, — причем совершенно из ничего, на пустом месте!

Бог сказал:

«Подумай, а не начал ли твой игрушечный мир жить своей жизнью».

— Тогда я его выброшу! — сказала я. — Он мне не нужен! И вообще, это не я! Это Ты! Это не по моей воле все происходит. Это Ты устроил пожар! Я же сказала, что больше ничего не буду делать, и я не шутила. Не нужен мне этот дар! Я хочу от него избавиться, насовсем!