произошли в нашем обществе. Возможно, у них не хватило фантазии или, как это было принято говорить раньше: «они не вполне справились с задачей».

Итак, на «Мосфильме» картина по этому сценарию была закрыта. Через некоторое время, придя в себя после такого нокаутирующего удара, авторы решили переделать киносценарий в пьесу.

Поскольку у кино арсенал постановочных возможностей больше, нежели у театра, то при инсценировке возникают объективные сложности. Часть эпизодов придется ликвидировать, другие переделать.

У пьесы возникли два названия. Хорошее — «Гражданин с хризантемами» и менее удачное — «Железная дорога». Второе было рабочее название, от него постепенно отказались.

После знакомства с киносценарием представлять гражданина с хризантемами уже не нужно. Это все тот же молодой москвич Коля Галочкин, невеста которого после окончания института должна надолго уехать на работу в Тюмень. Из-за вынужденного расставания Коля убит горем. Он даже не поехал провожать любимую Наташу на вокзал. Не хотелось бередить душевную рану. Чтобы отвлечься от тяжких дум, пошел с товарищем в кино. Однако потом опомнился, посреди сеанса выбежал и помчался на вокзал, по пути купив букет хризантем. На перроне он появился, когда поезд тронулся, Николай едва успел вскочить в последний вагон и… Тут начались его приключения.

Напоминаем, это пьеса. Все последующие события на сцене показать невозможно. Поэтому о них рассказывают сами участники через восемьдесят лет, то есть когда они стали старцами. В ХХI веке у одного из них, Орлова, двадцатилетняя правнучка и десятилетний правнук, а Галочкин из-за своей нерешительности и неудачного стечения обстоятельств, остался холостяком. Но любви своей не предал. Что, в общем, для авторов пьесы главное.

Пьесу решили предложить Ленинградскому театру имени Ленсовета, где главным режиссером был тогда Н. П. Акимов. Сначала Николай Павлович загорелся, потом поостыл, принялся морочить авторам голову. Тянулось это долго. Даже привыкший ко всяким проволочкам Ромм, и тот не выдержал: 21 апреля 1954 года написал Минцу письмо, в котором воспользовался ненормативной лексикой, что для такого лощеного интеллигента, как Михаил Ильич, неожиданно. Нам же при публикации придется это забористое словечко «запикать»:

Из Вашего письма прежде всего явствует, что Акимов охладел к нашему опусу. Иначе, будучи в Москве, он нашел бы время, чтобы дать знать о себе. В Лен-де он, допускаю, занят выпуском премьеры, но в Москву он ездит за авторами, и, если бы его интересовал «Человек с хризантемами», он раз 10 позвонил бы Вам. Я полагаю, что не следует навязываться с пьесой в этот театр, а при встрече с ним лучше всего с горькой усмешкой попенять ему на непостоянство. И намекнуть ему, что мы готовы послать данный театральный организм к …ной матери[42].

До того рассердился Михаил Ильич, что даже в названии ошибся. (Кстати, в разное время пьеса фигурировала, помимо «Гражданина с хризантемами» и «Железной дороги», под названиями «Золотой век» и «Ключи счастья».)

Постепенно соавторы махнули на пьесу рукой, оставили попытки куда-либо ее пристроить. Лишь в 1973 году Минц захотел ее реанимировать (не пропадать же добру) и организовал то обсуждение, которое упомянуто в начале этой главы.

Аналогичную читку пьесы авторы устроили для коллег давным-давно: сразу после того, как она была написана. Произошло это в 1947 году в Красной Пахре. Первую половину читал Минц, вторую — Ромм. Слушатели реагировали живо, чтение прерывалось взрывами хохота. На одной из самых удачных реприз, когда в пылу пикировки Орлов бросает Галочкину упрек: «В вас еще сильны пережитки социализма», обычно сдержанный драматург Николай Эрдман зашелся от хохота и принялся аплодировать.

На читке в творческом объединении драматургов слушатели реагировали примерно так же. Минц читал один, Ромм к тому времени, увы, скончался. Обсуждение носило благожелательный характер, хотя мелкие грешки пьесы на обсуждении всплыли. Выступавшие подчеркивали, что изобразить в комическом ключе бытовую сторону будущей эпохи не самая насущная задача. Интереснее, когда авторы затрагивают социально-психологические аспекты футурологии.

Почти все выступавшие на обсуждении сетовали на то, что в пьесе имеются длинноты, необходимо сокращать. Некоторые детали с течением времени устарели — на подножках сейчас не виснут, поезд до Тюмени идет уже меньше четырех суток. Все эти мелочи легко поправимы.

По духу «Гражданина с хризантемами» можно отнести к лирической комедии. И в пьесе, и в сценарии царит чистый юмор, сатиры в ней мало. Проскальзывают даже элементы слащавости. Например, среди пассажиров плацкартного вагона едет бабушка божий одуванчик, и под занавес вдруг выясняется, что она депутат Моссовета. Тут поневоле вспоминается шутка Виктора Ардова по поводу многочисленных бесконфликтных произведений популярного некогда юмориста Л. «Когда начинаешь читать рассказ Л., — сказал Ардов, — то думаешь, что его трусоватый персонаж не умеет кататься на коньках. Над ним все смеются. А в конце выясняется, что он Герой Советского Союза и чемпион мира по фигурному катанию».

Среди неоспоримых преимуществ пьесы на обсуждении отмечалось, что второй акт лучше первого. В драматургии это редкость.

Безусловно, эту пьесу можно считать произведением искусства, конкретнее — образцом удачной комедии. Она не появилась на подмостках, но, как говорят в Одессе, еще не вечер. Возможно, в один прекрасный день некий режиссер проявит творческую дерзость, и перед современными зрителями предстанет робкий влюбленный с букетом хризантем.

Глава четырнадцатая. Прерванная съемка

— Это вопрос?

— Нет, — сказал Кардифф. — Это ответ.

Рей Брэдбери. Где-то играет оркестр

В 1938 году двадцатитрехлетний Константин Михайлович Симонов стал членом Союза писателей.

Энергичный и талантливый человек, из семьи военного, он волею судеб с предвоенных лет был связан с армией, в основном как корреспондент газеты «Красная звезда». Сначала на Халхин-Голе, затем на фронтах Великой Отечественной. Многие его стихи публиковались в периодике. После одного из них, ставшего хрестоматийным «Жди меня», на поэта обрушилась поистине феерическая слава. Поэтому Симонов «попал в обойму», его охотно включали в писательские делегации на международные форумы.

Едва завершилась война, как он дважды съездил в командировку в Чехословакию, затем его отправили в длительную командировку в Японию, на четыре месяца. Там проходил процесс над военными преступниками. Возвращались из Страны восходящего солнца в Москву Симонов и его коллеги поездом. В середине пути он получил срочную телеграмму: в Чите ему нужно покинуть поезд, чтобы пересесть на самолет. Военный борт доставил писателя в столицу. Причина спешки — он включен в делегацию советских журналистов, направляющуюся на ежегодный съезд американских издателей и редакторов в Вашингтоне. Перед отлетом была длительная, «установочная», беседа с В. М. Молотовым. Надеялись, что подобный вояж будет хотя бы маленьким шагом к мирному