ответили! Воспряв, Сергей принялся снова горячо просить, теперь уже не за себя – за ушедшую бабку, убеждая, что она была не таким уж плохим человеком. Молитва у него получилась нескладная, торопливая, совсем неправильная, но он не знал ни одной правильной и просто умолял, как будто разговаривая с очень близким человеком. Человек этот был одновременно и всемогущим, и понятным ему.

Сергей напомнил, какой жертвенной была бабушкина любовь к нему, её внуку. Потом он перечислил случаи, когда Лидия Николаевна добро чужим делала… «Она смешная была… И животных жалела… И мальчишку соседского в пруду спасла. А в Тебя отказывалась верить, потому что в безбожное время выросла»

После этой мольбы Сергею стало легче. Где бы бабуля ни была сейчас, её там любят.

А он, радуясь возможности быть услышанным, осмелился просить теперь и за Машу. Чтобы сделали её теплой, искренней, любящей… И тут же остановился, догадавшись, что просьба эта неуместна и даже бестактна, и что ему не ответят.

Но с души словно камень упал. Он больше не чувствовал себя одиноким. Ворочаясь на скрипучей кровати в предрассветных сумерках, Сергей решил первым же утренним автобусом отправиться в деревню, где когда-то жила Ася Грошунина.

– Маршрутка сорок два отправляется сейчас, народ, грузись давай, следующая через час!

Зазывала в ритме рэпа приглашал народ в микроавтобус. Именно сорок второй номер Сергею был нужен. Маршрутка долго ползла по дороге, которая, чем дальше, тем хуже становилась. Невыспавшийся Сергей, позёвывая, наблюдал из окна за прихотями северного неба, менявшего свой цвет от серого до пронзительно-синего. Вместе с небом менялся цвет озёр, в которых оно отражалось.

Сергей вытащил из кармана пуговицу в форме жёлудя и задумчиво покатал между пальцами. Пальцы почернели от старой меди. В желудке было противно после бренди. И на душе не менее скверно. От предутреннего воодушевления и следа не осталось.

Пора завязывать с алкоголем, так можно с ума сойти, в который раз предупредил себя Сергей. С чего он вообще взял, что Бог станет с ним разговаривать – с пьяным, который вдобавок просит за свою любовницу? В мире полно других, настоящих и более зримых трагедий. Все люди страдают.

Человек рождён для счастья… Пошлая фраза. Сегодня ты уверен, что счастлив, а завтра говоришь: «Нет, я только думал, что был счастлив»

В детстве Сергей каждый раз, проходя с родителями по «Октябрьской-кольцевой», засматривался на таинственную нишу в конце вестибюля. К ней вёл ряд факелов на стенах. В нише за створками резных ворот сияло вечно голубое небо. Сергею казалось, что это вход в волшебную страну.

Повзрослев, он узнал, что на самом деле за красивыми воротами находится подсобка для хранения швабр и прочего инвентаря. А безоблачное небо – подсветка, плод архитекторского воображения. Архитектор хотел, чтобы пассажиры забыли о том, что находятся на глубине сорок метров.

Иллюзии, воздушные замки, химеры… И мы гоняемся за ними. Люди, всю жизнь ожидающие счастья, на самом деле страшно несчастливы. Если бы их заранее предупреждали, что здесь не санаторий, а исправительная колония, то они бы реже травились и бросались из окон.

И ведь обязательно наступает момент, когда становится ясно, что о счастье и не надо было просить. Оно было рядом. Просто оно выглядело не так, как в твоих фантазиях. Оно было скромным м будничным, непохожим на фальшивое голубое небо. Ты смотрел в его доверчивые глаза и ты их предал. Каждому посылают родную душу, а уж как ты обходишься с нею – это на твоей совести.

Пассажиров в маршрутке кроме него было всего двое – хмурый чернявый мужичонка с новым аккумулятором под ногами и вульгарно накрашенная блондинка. У мужика зазвонил мобильник.

– Я сейчас в магазине нахожусь, да-да, через пять минут подойду, – сказал кому-то мужик. – Я высокий такой, в зелёной куртке…

Искоса поглядывая на говорившего, Сергей оценивал масштаб его вранья. Мужик был в чёрной куртке, маленький.

Потом сидевшая напротив Сергея блондинка устроила целое представление. Она достала из своей сумки пакетик с жареными семечками и начала грызть их, надкусывая и аккуратно раздвигая кожуру длинными наклеенными ногтями. Доев семечки, внимательно разглядела свои ногти, сосредоточенно вычистила их, вытаскивая остатки.

У неё было сильно накрашенное лицо, без внимания не оставлен ни один квадратный сантиметр: замазка, румяна, тушь, помада – всё на своих местах. Её аккуратно уложенные густые волосы оказались париком. Когда ей стало жарко, она просунула под него палец, чтобы почесаться.

– Михалыч, высади нас перед старой дорогой, – по-свойски попросила блондинка водителя.

– Да помню я, помню, – недружелюбно откликнулся водитель.

Странная пара вышла. Перед тем блондинка успела достать зеркальце, чтобы проверить, в порядке ли макияж и ровно ли сидит парик.

Сергей невольно усмехнулся: до чего кучерявый народ тут живёт.

– Черти неместные. Цыгане, – вдруг сказал водитель. – Спасибо, хоть не воруют.

– Откуда они? – удивился Сергей.

– Да кто их знает… Ниоткуда. Пришли вот, табором стали. Потом уйдут в никуда…

Сергей вспомнил, как не любила цыган бабушка. Даже не то, чтобы не любила. Боялась. Едва завидев их – женщин, мужчин или детей – она отворачивалась, суеверно жалуясь самой себе: «Ну вот… Не к добру». Откуда у неё это было? Теперь уже не спросишь.

Она всегда становилась беспомощной, когда дело касалось её суеверий, и при этом была такой смелой в отрицании Бога. С насмешкой говорила про свою богомольную мать… Комсомолка тридцатых – конечно, она не попросила отпеть себя. Но Сергей на похоронах организовал всё, как положено.

Скорбь из-за ухода бабушки не сразу нашла тогда выход. По дороге на похороны он удивлялся равнодушию матери. Неужели до сих пор не простила? – Вид у неё был совсем не траурный. Она даже ресницы накрасила.

Её мир рухнул, когда она подошла к гробу. Бабуля лежала, неожиданно красивая, умиротворённая, похожая в своём гриме на спящую иноземную гостью.

– Прощай.

Мать принялась укладывать белые хризантемы в ногах покойницы, и вдруг запуталась с сумкой, цветами, цветочной обёрткой. Слёзы ослепили её, тушь потекла по щекам.

Она призналась потом Сергею, что не узнала бы бабулю, если б не родинка у той на лбу. Она увидела эту знакомую с детства родинку и вдруг почувствовала себя страшно одинокой – словно на необитаемой планете. Чувство было недолгим, но очень острым…

Через три дня после похорон покойница явилась Сергею во сне. Это был даже не сон, а дремота, какую позволяешь себе после первого звонка будильника. Бабка – нагая, с коротко остриженными волосами, зрячая, помолодевшая – радостно вплыла в комнату, присела на постель рядом