Сергей провожал птицу взглядом, когда в его сознании вдруг отпечатался мгновенный образ женского лица, огромного и скорбного. Это ёлки образовали треугольный просвет своими вершинами, и в него попали два листочка с ближней березы. Но Сергея пробрал озноб – он-то знал, что это были глаза. Он дважды стрельнул в это жуткое лицо, выбросил пистолет и побежал, не разбирая дороги. Болото завздыхало, зачвакало под ногами.

Сергей остановился, лишь когда выбился из сил. Перед глазами все ещё мелькали чёрные коряги и заросли папоротника, но он уже разглядел деревенский погост с низенькими воротами. Кладбище было расположено на склоне горы, среди старых елей. Оно состояло из едва заметных холмов с крестами.

На этих скромных северных крестах, защищенных домиками-кровлями, были лаконично вырезаны лишь даты смерти и инициалы умерших. Но на одном Сергей обнаружил целую фразу: «Трава сохнет, цветы вянут, жизнь человеческая – мгновенье. Грошунина А.И. 1924 —5.VII.1952». Красота, рождённая Севером, погуляла по белому свету – кем-то по достоинству оценённая, кем-то поруганная или даже высмеянная – и вернулась в родные места, которым всегда принадлежала.

Он рухнул на траву рядом с крестом, вытащил мобильник. На этот раз связь была! Он не собирался никому звонить. Трясущимися пальцами набрав в поиске «Отче наш», Сергей открыл молитву и принялся читать её вслух, вкладывая в каждую строчку свои отчаяние и последнюю надежду.

Он читал медленно, боясь ошибиться. Так терпящие бедствие старательно выговаривают каждое слово, перед лицом смерти посылая сигнал о помощи.

Он знал на память только начало, не имея представления, о чём вся молитва. Потому что не интересовало это его никогда. Хотя он как-то даже произносил её по-английски на похоронах деда Люси. Священник в белой реверентке сказал прочувствованную речь, потом попросил всех взять молитвенники, приготовленные у сидений. Англичане читали «Отче наш» хором, их торжественное многоголосие волновало душу, но Сергей и тогда не задумался.

Возможно, он ничего бы и не понял в те годы, даже перечитав слова на родном языке. А сегодня, когда он впервые молился всем телом, всем существом своим, помощь была в каждой строке.

– Ибо Твоё есть Царствие. И сила. И слава. Вовеки.

Получается, эти слова ждали Сергея почти половину его жизни. Но ведь с ним говорили всегда! А он хотел только счастья и сердился из-за испытаний, не понимая, что испытания были способом напомнить, для чего он, Сергей, пришёл в этот мир. Неужели случившееся с ним было предрешено задолго до того, как он покинул Москву?

Ветер принес жалобную песню, исполняемую двумя тонкими голосами. Это внизу пели на качелях небесноглазые внучки Олёя.

Ты ау-ау, Катюша, наша милая подружка.

Не в лесу ли заблудилась, не в траве ли заплелась.

Кабы в лесу заблудилась, всё бы в лесу приклонилось.

Кабы в травушке сплелась – трава шёлком повилась…

Их дед, готовясь к зиме, рубил дрова.

Сергей только сейчас заметил белый дымок, курившийся над баней. И рыбака, который сидел на мосту. И старуху из крайнего дома, она копошилась в огороде. Он вспомнил себя мальчишкой, который любил забираться на крышу летнего дачного душа рядом с разросшейся яблоней.

Как хорошо было залезать туда по шаткой деревянной лестнице, по пути срывая яблоки. А потом на высоте хрустеть этими летними плодами – сочнейшими, прозрачно-желтоватыми, сорта «белый налив» – и любоваться крышами, садами, кромкой леса, соседскими белыми голубями, двойной радугой на яснеющем небе. Воспоминание о том простом прекрасном мире наполнило Сергея благодарностью.

Он вдруг почувствовал себя избранным и тотчас укорил себя за это чувство, а потом опять обрадовался и поблагодарил за настоящие любовь и красоту, за солнце после дождя, за эти пронизывающие поющие девчоночьи голоса, за яблоню, которая была в его детстве. А ещё за то, что он в состоянии вот так благодарить – мысленно, в полной уверенности, что его слышат.

На свете у каждого человека есть место, специально для него выбранное. И нужное время, когда человек туда должен прибыть. И вот он стоит у главных ворот.  Дождь, ветер, ураган – что там ещё мешало человеку идти дальше – всё это вдруг прекращается. В сером небе словно распахивается пронзительно голубое окно, из которого льются потоки света. Впервые за несколько дней человек видит солнце. Краски сразу становятся яркими, мир преображается, и человек понимает, почему душа так торопилась сюда, его самого опережая.

Эта северная деревня была не такой уж мрачной и заброшенной, какой показалась вначале. Размеренность и мудрая наивность её жизни, верность северян родному очагу и патриархальному быту трогали сердце.

Сергей подумал, что едва не разрушил свой собственный дом. Хуже того, он, безумец, своё дитя единственное, невинно пахнущее мёдом и молоком, этот подарок Божий с глазами, прямо в душу распахнутыми, чуть не променял на… на… Нужное слово не находилось. Да и не было желания снова заглядывать в бездну, по краю которой он так долго бродил.

Он теперь с каждой минутой отодвигался от неё и при этом не испытывал прежнего страха. Чего ему бояться в этом светлом мире, покрытом переливающимся голубым куполом? —Только собственных ошибок.

Послышались удары колокола. Чья-то заботливая рука раскачала его в деревянной часовенке у дороги. Звон был неожиданно громкий и радостный, едва не задорный. Он показался добрым предзнаменованием. У Сергея почти прошла дрожь, он уже знал, что завтрашнее утро впервые не принесет боли.

Скорее, скорее вернуться домой, к Люси и дочке! Сергей направился за ворота, но резко остановился, быстрым шагом прошёл обратно к погосту. Он положил на Асину могилу медный жёлудь.

– Прости.